— Вот уж к чему я точно не стремлюсь… — Подниматься в такую рань совершенно не хотелось, но разве ж от такой пиявки отцепишься. — И вообще, лучше объясни, как ты в запертую дверь войти умудрился?

— Почему в запертую? — удивился тот. — Открыто было…

— Ой, — подала голос Листица. — А я еще, когда ночью во двор выходила, подумала: чего это скамейка к двери прислонена?..

— Понятно, — проворчал я.

Все-таки непорядок. Уж больно крепкий у меня тут сон. Вторую ночь не слышу, как моя хозяюшка по дому передвигается. От тролля заразился, что ли? Или это она такая легкая на ногу?.. Хотя, скорее всего, расслабился, опасности не ощущаю. Вот и дрыхну, как мертвый… Тьфу-тьфу-тьфу, обойдемся без глупых сравнений. Даже мысленных и шаблонных.

— А спросить?

— Спали вы, Владислав Твердилыч, уж больно сладко, — потупилась «моя вдовушка».

Все, надоело, язык не поворачивается даже мысленно обзывать стройную двадцатилетнюю красавицу молодицей или женщиной. Сразу воображение как минимум еще десяток лет ей приписывает. Да и лишних килограммов тоже… Короче, пока Листица со мной, но не замужем — будет девушкой. И плевать мне на традиции и общественное мнение. Я здесь Защитник или погулять вышел?

— Так я ж не о сегодняшней ночи, а на будущее и говорю… — Проходя мимо, не удержался и легонько провел ладонью по еще теплому после сна упругому бедру.

Совсем оголодал в вооруженных рядах, что ли? Ведь никогда прежде излишней нежностью не страдал. Ночь-кудесница — это прекрасно, но поутру, извините, барышни, — у каждого своя тыква.

«Угу, — всунуло своих пять копеек второе Я. — Что должен делать утром настоящий француз? Правильно. Бриться, чистить зубы и идти домой…»

«Отстань, пошляк!..»

А Листица прямо расцвела вся. Как мало, оказывается, девушке нужно для счастья после нескольких лет одиночества и преждевременного (гм, а что — бывает и своевременное?) вдовства. Всего лишь знать, что это будущее у нее еще будет! Или — уже есть? Как правильно сказать?

Пока я размышлял над этой философско-стилистической дилеммой, оголодавший живот решил, что второй вариант, а именно — слово «есть» предпочтительнее. О чем не преминул тут же сообщить во всеуслышание громким урчанием.

— Сейчас, — встрепенулась хозяюшка. — Я быстро…

— Садись к столу, Влад, — как у себя в доме пригласил Ярополк. — Тут брынза осталась, блинов целая горка. Пара яблок вот… Еще в росе… Я в саду подобрал. Замори червяка, да и давай о деле поговорим. Не томи, а?

Как же мне хотелось выложить этим двоим самым близким здесь людям всю правду. О себе, о своем мире. А потом поделиться планами и сомнениями. Настоящими! Но как раз этого и нельзя было делать, ни в коем случае. И не того я боялся, что они мне не поверят. Просто, для осуществления задуманного, мне нужно было не доверие, а настоящая вера. И такой вес подставному Владиславу Твердилычу в глазах ветерана имперского легиона могло придать только звание десятника «пантер». Все прочие заслуги, в особенности из другого мира, был пустым звуком и авторитет не увеличивали.

Я подошел к столу. Взял кувшин. Пустой… Поставил обратно. Отобрал у Титыча ополовиненную кружку и допил в два глотка, даже не разобрав, что именно в ней плескалось. Потом завернул кусок сыра в два блина и указал старосте на дверь.

— Раз уж ты меня поднял и не отстаешь, то пойдем, на сторожевую башню посмотрим. Там заодно и побеседуем. Чтоб время зря не терять. А ты, Листица, не торопись… Готовь спокойно. К обеду вернусь. Кстати, тебе по хозяйству помощь не нужна?

— Об этом не беспокойся, Влад Твердилыч, — улыбнулась девушка. — Наш староста сразу определил мне в помощь парочку отроков. Но тут и без них почитай вся безотцовщина крутится. Особенно те, что о ратных подвигах грезят. Они тебя пока еще стесняются и на глаза не кажутся. Но дай срок — пройти не дадут. В науку проситься станут. И метлой не отгонишь…

— Поживем, увидим, — я пожал многозначительно плечами, поскольку о таком аспекте еще и не думал. — Почему нет? Кому-то ведь и их учить надо.

— И то верно, — Ярополк полез из-за стола.

Он наверняка решил, что я не хочу разговаривать при женщине. Поскольку они, как принято считать, никаких тайн, кроме года своего рождения, хранить не умеют. Ну и пусть, на конечный результат это не влияет.

— А ты, красавица, и в самом деле не торопись. От любви да спешки, знаешь, чего случается? — староста чуток выждал и прибавил: — Если ты о детишках подумала, то не ошиблась. Токмо я имел в виду пищу. Она от этого дела завсегда либо недоваренная, либо пересоленная…

— Дядька Ярополк, а тебе не приходилось слыхать истории о молодой хозяйке, у которой все из рук валится, когда ей стряпать мешают? — чуть излишне разрумянившаяся Листица повернулась к старосте. — А одному незадачливому гостю так эта неумеха умудрилась даже в лоб сковородой заехать…

— Как же, как же… — усмехнулся Титыч, поспешно пятясь к двери. — Доводилось. Потому и ухожу… — А на пороге еще обернулся и прибавил негромко, так чтоб я не услышал: — Рад я за тебя, девонька, ох как рад. Прямо как за собственную дочь, которую мне Бог не дал. Будь счастлива, красавица…

Дверь в башню сделали на совесть. Толстую, крепкую. Из вяленой акации. В такой доске любой клин увязнет, нипочем не расколоть, если к торцу не подступиться… А как это сделать, если дверь внутрь открывается, а коробка запущена в стену на добрую пядь и полосами стальными окована.

«Она еще и магией усилена. Не очень сильное чародейство, но все же…»

Ага, а изнутри, после того как дверь закроется, ее еще дополнительно можно подпереть тремя толстыми четырехдюймовыми досками, продевая их сквозь специально вбитые в стену крюки. Толково…