— Правда? Вы в самом деле не дурачите меня? — повторил Гюстав свой вопрос.

Он все еще колебался. Но взгляд маленького блондина, взгляд, полный презрения, заставил его решиться.

Тогда он объявил уже совершенно твердо:

— Раз это всерьез, то можете рассчитывать на меня. В серьезных делах я серьезен.

Он умолк, но, как только умолк, в его душу опять проникли сомнения. Он спросил вкрадчиво и боязливо:

— Уверены ли вы, что госпожа де Громанс настолько близко знакома с министром, чтобы обращаться к нему… с просьбами о… о таком деле? Она, видите ли, никогда не говорила мне о Луайе.

— Вероятно, потому, что у нее есть другие темы для беседы с вами, — возразил маленький барон. — Я не говорю, что она бредит этим Луайе, но она считает его добрым и неглупым старикашкой. Они познакомились три года тому назад на трибуне при освящении статуи Жанны д'Арк. Луайе старается быть приятным госпоже де Громанс. Уверяю вас, что он не так уж противен. Когда он облачается в новый сюртук, он похож на старого учителя фехтования, удалившегося на покой в деревню. Ей вполне удобно прийти к нему: он будет с ней мил… и уж, конечно, он не опасен.

— Значит, — сказал Гюстав, — она должна попросить его, чтобы он назначил Гитреля епископом?

— Да.

— Епископом этого, как его?..

— Епископом Туркуэна, — ответил Эрнест де Бонмон. — Лучше я запишу вам на клочке бумаги.

И, взяв с ближайшего столика карточку фабриканта машин «Королева лилипутов», он написал золотым карандашиком: «Назначить Гитреля епископом туркуэнским».

Гюстав взял карточку. Поручение, казавшееся ему сперва таким странным и необычайным, он находил теперь простым и естественным. Он мысленно освоился с ним. И, кладя карточку в карман, он сказал Бонмону самым непринужденным тоном:

— Гитреля — епископом туркуэнским, отлично. Можете рассчитывать на меня.

Таким образом оправдывались слова г-жи Делион, которая имела обыкновение отзываться о своем сыне так: «Гюстав заучивает с трудом, но то, что он заучил, он помнит. Это, пожалуй, даже преимущество».

— Будьте спокойны, — серьезно прибавил Эрнест, — я ручаюсь вам, что из Гитреля выйдет очень хороший епископ.

— Тем лучше, — отвечал Гюстав, — потому что…

Он не договорил своей мысли.

Тем временем они подошли к выходу.

— Я пробуду в Париже до конца недели, — сказал Бонмон. — Заходите ко мне и держите меня в курсе дела. Времени терять нельзя: назначения будут подписаны на днях. Нам еще надо потолковать об авто.

Под навесом подъезда, где торжественно развевались знамена, он пожал Гюставу руку и, удерживая ее в своей, произнес:

— Предупреждаю вас об одном, дорогой Делион, и это очень важно. Никто не должен — слышите? — никто не должен знать, что госпожа де Громанс обратится к Луайе по вашей просьбе. Ясно?

— Ясно, — отвечал Гюстав, усердно пожимая руку своего друга.

В тот же вечер, в восемь часов, зайдя ненадолго к матери, с которой видался редко, но поддерживал хорошие отношения, Эрнест де Бонмон застал ее в будуаре, где она заканчивала туалет.

Пока горничная ее причесывала, она отвела глаза от зеркала и, взглянув на сына, сказала:

— У тебя плохой вид!

С некоторых пор здоровье Эрнеста тревожило ее. Papa был для нее причиной более тяжелых горестей, но и о сыне она тоже беспокоилась.

— А твое здоровье, мама?

— Превосходно.

— Вижу.

— Знаешь ли ты, что у твоего дяди Вальштейна был легкий удар?

— Что ж тут удивительного! Он кутит. В его возрасте это нездорово.

— Твой дядя еще не стар. Ему пятьдесят два года.

— Пятьдесят два года — это уже не отрочество. Кстати, как Бресе?

— Бресе? А что?

— Поблагодарили они тебя за дароносицу?

— Они прислали мне несколько строк на визитной карточке.

— Не густо.

— А чего ты, собственно, ждал, мой мальчик?

Она встала и, чтоб оправить в волосах бриллиантовую ветку, подняла над головой обнаженные руки, которые образовали как бы две ослепительные ручки у амфоры ее очаровательно округлого тела. Под гроздьями прозрачных плодов, пропускавших электрический свет, ее плечи сверкали, и по их золотистой белизне сбегали к груди тонкие голубые жилки. Щеки ее были нарумянены, губы подкрашены. Но лицо, отражавшее любовные вожделения и здоровье, сохраняло молодость, а пышность тела скрадывала складки на шее, которые могли бы выдать возраст.