Шрифт:
— Начнем, герцогиня:
О миг победный! Сбылся мой сон…И руки г-на Жермена, без золота и камней, за исключением одного аметиста на большом пальце, снова опустились на клавиши. Но герцогиня не запела. Она с интересом разглядывала аккомпаниатора:
— Мой дорогой Жермен, я любуюсь вами. Вы отрастили себе грудь и ляжки! Поздравляю! Вам это удалось, честное слово! А я! смотрите…
Герцогиня провела руками сверху вниз по своему суконному костюму:
— А я все спустила.
Она сделала полуоборот:
— Ничего не осталось! Все ушло. А тем временем появилось у вас. Забавно в самом деле. О! убыли нет. Все уравновесилось.
В это время Рене Шартье, игравший Джокондо, стоял неподвижно, вытянув шею трубою и думая только о бархатистости и жемчужных переливах своего голоса, серьезный и даже несколько мрачный. Он потерял терпение и сухо заявил:
— Мы никогда не подготовимся! Это просто несчастье.
— Вернемся к квартету, — сказал Ларжийер. — Начинайте!
О миг победный! Сбылся мой сон. Джокондо бедный, Ты побежден!— Выходите, господин Катрбарб.
Жерар Катрбарб был сыном епархиального архитектора. Его стали принимать в обществе с тех пор, как он выбил стекла у г-на Мейера, подозреваемого в том, что он еврей. У него был красивый голос, но он вступал не вовремя. И Рене Шартье бросал на него разъяренные взгляды.
— Герцогиня, вы не на месте.
— О! конечно, не на месте.
Рене Шартье, снедаемый горечью, подошел к Эрнесту де Бонмону и сказал ему на ухо:
— Прошу вас, не давайте больше коктейлей герцогине. Она провалит спектакль.
Ларжийер тоже жаловался. Хор пел вразброд, и ансамбля не получалось, тем не менее приступили к трио.
— Господин Лакрис, вы не на месте.
Жозеф Лакрис не был на месте. И нужно сказать, что это было не по его вине. Г-жа де Бонмон то и дело увлекала его в укромные уголки и шептала:
— Скажите, что вы меня еще любите. Если вы меня больше не любите, я чувствую, что умру.
Она расспрашивала его также о том, как обстоят дела у заговорщиков. А так как они обстояли плохо, то эти вопросы его раздражали.
Он также не мог ей простить, что она не дала денег на предприятие. Он направился решительным шагом к хору, в то время как Рене Шартье вдохновенно заливался:
Огнем любви палимый, Бежишь от ласк любимой.Молодой барон подошел к матери:
— Мама, не доверяйся Лакрису.
Ее передернуло. Но сейчас же она напустила на себя небрежность:
— Что ты хочешь этим сказать?.. Он серьезный молодой человек, более серьезный, чем бывают в его возрасте; он занят важными делами; он…
Маленький барон Эрнест пожал сутулыми атлетическими плечами.
— Говорю тебе: не доверяйся. Он хочет подковать тебя на сто тысяч франков. Он просил, чтобы я помог ему выудить у тебя чек. Но пока обстоятельства не переменятся, я не вижу в этом особой нужды. Я стою за короля, но сто тысяч франков — это кругленькая сумма.
Рене Шартье пел:
Неверный, легкокрылый, Спешишь от милой к милой.Лакей подал баронессе письмо. Оно было от де Бресе: будучи вынуждены уехать до 29-го, они приносили извинение в том, что не могут присутствовать на благотворительном базаре, и посылали свою лепту.
Она протянула письмо сыну, который, злобно улыбнувшись, спросил:
— А Куртре?
Они извинились вчера, так же как и генеральша Картье де Шальмо.
— Чучела!
— Будут Тсрмондры и Громансы.
— Еще бы! Это их хлеб — бывать у нас.
Они обсудили положение. Дело обстояло плохо. Термондр вопреки его обыкновению не обещал притащить к ним своих кузин и теток, весь выводок мелкопоместных дворяночек. Даже крупная промышленная буржуазия, казалось, колебалась и искала предлога, чтобы увильнуть. Маленький барон подвел итог:
— Твой базар пошел прахом, мама! Нас засадили в карантин. Это яснее ясного.
Слова сына огорчили кроткую Елизавету. Ее красивое лицо, всегда озаренное улыбкой влюбленной женщины, омрачилось.