— Тебе и не нужно сражаться, — сказал я, вынимая из колчана стрелу с белым наконечником.

— Звезда Хары! — отшатнулась она. — Откуда это?!

Вместо ответа я кивнул в сторону Оспы, несущейся к нам на лошади:

— Сделай, что нужно.

Она, прищурившись, посмотрела на всадницу и покачала головой:

— Слишком крепкие плетения. Она знает, кто я. Я выжата. Шен. Давай вместе. Помнишь рисунок?

Тот кивнул, осознал, что она не смотрит на него, и сказал:

— Да.

— Тогда по моей команде. Когда тебе нужно?

— Ярдов сто восемьдесят, — ответил я.

— Учти. Защиты у нас нет. Я не смогу развеять даже самое простое плетение.

Я пожал плечами. Как решит судьба, так и будет. Или мы, или она.

Я ждал, опустив лук с наложенной на тетиву стрелою.

Во мне поселилось какое-то странное спокойствие. Время растянулось, словно густая патока, которой торгуют на южных рынках во время празднеств. Сердце билось так медленно, что мне показалось, будто оно остановилось.

Я видел только ее. Скачущую к нам. Прижимающуюся к черной гриве. С развевающимися серебряными волосами. Собранную. Решительную. Карающую.

Во всем мире остались только я и она.

Безликая маска. Гладкая. Белая. С темными прорезями глаз.

Она смотрела только на меня. И пила, пила, пила мою душу. С каждым бесконечным мгновеньем приближаясь.

— Вот она! — выкрикнула Тиа, вставая рядом. — Стреляй!

— Давай! — крикнул я в ответ, натягивая тетиву.

Все последующее произошло за долю уны.

Вокруг Оспы мигнуло, и она, забыв обо мне, вздрогнула, понимая, что ее щит пропал. А я так некстати вспомнил один из своих кошмаров.

— Вот она! — внезапно выкрикнула Проклятая, появляясь рядом со мной. — Стреляй!

Стрела сорвалась с тетивы и, оставляя за собой лиловый росчерк, понеслась над полынным полем. Ее наконечник сиял, словно северная звезда.

Прямо на меня летел всадник. Женщина, лицо которой было скрыто под серебряной маской. Я попал ей прямо в сердце. Всадница медленно, словно нехотя, начала заваливаться набок. И упала с лошади всего лишь в пяти шагах от меня. Я не сразу осознал, что убил Оспу.

Она лежала на спине, раскинув руки. Собранные в косу прекрасные волосы казались живым серебром. Проклятая не шевелилась и не дышала. Великолепное черное платье для конной езды скрывало кровь.

Терзаемый любопытством, я встал перед Аленари на колени и снял с ее лица маску, сделанную из бесценного гроганского металла.

Мертвыми, остекленевшими глазами на меня смотрела Лаэн.

Моя рука дрогнула, и вырвавшаяся на свободу стрела лиловой кометой пронеслась над выжженной землей. Она разминулась с Проклятой не больше чем на четверть пальца. Та осадила лошадь и недоуменно проводила взглядом несостоявшуюся смерть.

Кто-то за моей спиной обреченно ахнул.

Оспа взмахнула рукой, черпая из туч осязаемую тьму и собираясь уничтожить всех нас.

И тут Лепестки Пути издали хрустальный, переливчатый звон. Клыки, казалось, сжались у нас над головами, словно захлопнулась чья-то зубастая пасть. А потом улетели в семи разных направлениях на тысячу лиг, погрузив мир в ночь, и вновь приблизились, бирюзовыми росчерками засияв во мраке…

Мне в глаза бил яркий свет. Я зажмурился, но через несколько мгновений понял, что это всего лишь вечернее солнце. Лучи оказались неожиданно теплыми и окрашивали мир в приятные оранжевые оттенки. Небо было высоким, все еще ярким, с редкими перистыми, уже ставшими розовыми, облаками.

Прямо перед нами виднелись невысокие лесистые горы. Лепестки Пути находились на своем прежнем месте. Черные, с золотыми прожилками. Вокруг них росли стройные сосны, и стояла такая тишина, что я слышал, как бьется сердце вцепившейся мне в плечо Роны.

Никакой Оспы поблизости не было.

Я повернулся за объяснениями к Тиф. Та хватала ртом воздух, словно выволоченная на берег рыбина. Целитель, зеленый, словно его вот-вот стошнит, сидел, прислонившись к одному из клыков, и, запрокинув голову, пытался остановить кровь из носа.

— Мальчик… Малыш… Шен, — голос у обретшей дар речи Проклятой дрожал от безумного восторга и безграничного удивления. — Ты, кажется… ты, кажется, только что пробудил Лепестки!

Рандо снилась осень.

Листья кленов в парках пламенели алым. Серые неприступные стены и шпили башен Корунна сливались с дождевыми облаками, неповоротливыми и медлительными. И лишь золотистый Колос Императора выделялся на фоне неприветливого неба, довлея над городом и окрестностями. Его мягкое, лучистое сияние видели за несколько лиг все, кто подъезжал к городу и днем, и ночью. Когда Рандо был ребенком, он любил подходить к творению Скульптора и касаться рукой шершавого, теплого бока исполина. В такие минки Колос казался ему живым, старым, мудрым существом, всегда знающим, кто и зачем к нему пришел. Золотистый страж столицы ощущал тех, в ком текла кровь Соколов. Рандо рей Валлион был одним из них.