Все евреи наполеоновской империи, включая жителей Трира, должны были избрать делегатов ассамблеи, созванной в Париже 26 июля 1806 года министром исповеданий Порталисом, чтобы определить статус евреев и отношение еврейского культа к государству. Еще обучаясь в Страсбурге, Гершель Маркс Леви был, как и большинство его единоверцев, безграничным почитателем Наполеона. Тогда же, в сентябре 1806 года, австрийский посол в Париже Меттерних писал министру иностранных дел в Вене графу Штадиону: «Все евреи видят в Наполеоне Мессию».

В 1807 году, пока в Париже Давид заканчивал «Коронацию Наполеона», а в Берлине Гегель готовил к печати «Феноменологию духа», в Рейнской области был введен французский Гражданский кодекс. После целого года дискуссий 17 марта и 20 июля 1808 года были опубликованы документы о статусе иудеев: компетенция суда раввинов была ограничена религиозными вопросами, иудеи стали такими же гражданами, как и все прочие: они должны были носить фамилию, могли покупать земли, свободно вступать в брак, а главное (величайшая вольность, касающаяся Гершеля в первую голову) — заниматься любым ремеслом по своему выбору. Но им было запрещено покидать страну, в которой они жили, а иноземным иудеям запрещалось селиться на территории империи, разве что в случае приобретения там поместья или для работы в нем. Говоря точнее, ни один иудей, не проживающий в Верхне- или Нижне-Рейнской областях, не мог там поселиться, поскольку их и так было слишком много. Зато — катастрофа для трирских евреев! — ростовщичество, единственное ремесло, позволявшее им выходить за пределы своей общины, оказалось под запретом: отныне эта деятельность была закреплена за банками. Иначе говоря, Гершель мог заниматься всем, чем хочет, но только в Трире, и больше нигде. Гершель Маркс Леви также отметил, что, запретив евреям давать деньги в рост, а значит, лишив их привычных средств к существованию, власти рискуют пробудить в них дух реваншизма и недоверие в отношении своих новых гражданских прав.

Кое-кто из рейнских раввинов, в том числе Мордехай Маркс Леви с сыном Самуилом, попытался помешать членам своей общины передавать спорные вопросы на рассмотрение имперских судов. Все тщетно: возможность выбирать профессию и учиться в университетах, общение с христианами перетряхнули все правила и привычки. Увлеченные новой эрой, очарованные наукой, демократией, философией и свободой, молодые люди больше всего боялись поражения Империи, которое лишило бы их только что обретенных прав.

У Гершеля Маркса Леви появилась надежда заняться ремеслом, о котором он мечтал. Вероятно, он стал атеистом и не скрывал этого. Во всяком случае, он слыл знатоком Гражданского кодекса Наполеона, который понемногу в полном объеме вступил в действие в Рейнской области, как и во всей Империи. В 1810 году (Гершелю тогда было тридцать три года) он, наконец, явился адвокатом в Трир, где его брат Самуил стал раввином после смерти их отца Мордехая. Гершель стал первым евреем-юристом, поселившимся в этом городе. Были другие — в Кёльне, главном городе Рейнской области, где евреи были многочисленнее, богаче и где к ним относились терпимее, чем в Трире. Рейнские евреи тоже начали заниматься новыми профессиями: они становились журналистами, чиновниками, офицерами, инженерами, химиками, промышленниками, художниками, музыкантами, романистами или поэтами. Чем новее ремесло, тем оно привлекательнее, и тем больше вероятности, что никакая власть, никакая каста еще не успела закрыть к нему доступ. Некоторым, несмотря на запреты, удалось уехать из Рейнской области в Париж, где эти новые профессии были еще доступнее.

В ноябре 1812 года, когда наполеоновская армия тонула в Березине, народы Империи уже громко роптали против налогового бремени и воинской повинности. Крестьяне с Мозеля и сыновья трирских ремесленников, как и многие другие, в большом количестве гибли в составе имперских войск. Пламя революции угасало, бонапартистский дух ослаб, безразличие сменилось враждебностью. Евреи же оставались одной из последних опор Империи, и порой их даже обвиняли в шпионаже в пользу Наполеона. Фактически некоторые из них прикрывали беспорядочное бегство императора и его войск, отступавших из России.

И у них были на то причины: падение Наполеона возвращало иудеев всей Европы в прежние времена. Пока еще прусский король Фридрих Вильгельм III сохранял в силе положение, по которому евреи, проживающие в его стране, были обязаны обратиться в христианство, чтобы заниматься свободной профессией или исполнять государственную должность. Что касается прусского декрета, который отменил некоторое количество дискриминационных положений, открыв иудеям, в частности, доступ в школы и университеты, то он так и не вступил в силу. То же самое было в Австрии, а в России ограничения для лиц иудейского вероисповедания были еще строже.

Двадцать второго ноября 1814 года, когда Наполеон находился в изгнании на острове Эльба и Венский конгресс был уже открыт, адвокат Гершель Маркс Леви, которому тогда было тридцать семь лет, сочетался браком в синагоге Трира, еще находившегося под французской властью, с двадцатишестилетней голландской еврейкой Генриеттой Прессбург. Она была из семьи венгерского происхождения, уже давно обосновавшейся в Соединенных провинциях, где после ухода испанцев евреи пользовались религиозной и экономической свободой, не имевшей аналога в Европе. Ее дед по материнской линии был раввином в Нимвегене; отец вел там процветающую торговлю; одна из сестер вышла замуж за еврея-банкира из того же города Лиона Филипса — предка основателя знаменитой компании «Филипс». Генриетта умела читать и писать по-голландски, что в те времена было необычно для женщины; она плохо владела немецким, который выучила, отталкиваясь от идиша, — на нем она тоже говорила, как и все евреи с Востока. На свадьбу Генриетта получила приданое в 4536 талеров — это было приличное жалованье за пятнадцать лет. Молодожены поселились в Трире в красивом доме по адресу Брюккенштрассе, 664 (сегодня это дом 10 по той же улице).

В январе 1815 года все 11 тысяч жителей Трира, в свое время бурно рукоплескавшие приходу французов, встречали союзников как освободителей. Город отошел к Пруссии. Больше всех повезло трем сотням городских лютеран, которые исповедовали ту же религию, что и новый господин. Пруссаки вели себя осмотрительно. В Рейнскую область послали высокопоставленных чиновников, дав им напутствие управлять с соблюдением местных традиций. В результате конфискация церковного имущества не подверглась пересмотру; кодекс Наполеона остался в силе; слушания в судах по-прежнему были открытыми и гласными. В июне 1815 года, по завершении Венского конгресса, победители создали не национальное государство, как ожидалось, а Германскую конфедерацию — аморфный союз княжеств, пришедший на смену почившей в бозе Священной Римской империи. Единственным общим органом был лишенный всяких полномочий Союзный сейм, заседавший во Франкфурте-на-Майне под председательством австрийских представителей, уполномоченных тридцатью девятью князьями и правителями сотен мелких немецких государств.

Священный союз повсюду отменял положения, касающиеся эмансипации иудеев: во Флоренции и Франкфурте их вновь заперли в гетто, в Рейнской области, снова ставшей прусской, им было запрещено покупать земли, свободно вступать в брак, менять место жительства, заниматься ремеслом по своему выбору. Те редкие иудеи, которые заняли при французах официальные должности, должны были оставить государственную службу. В Трире эта мера ударила по трем евреям, в том числе по Гершелю Марксу Леви.

Новоиспеченный адвокат был к этому готов: как только Французская империя зашаталась, он уже знал, что иллюзии скоро развеются и он лишится с трудом завоеванного права заниматься единственным делом, которое знал и любил. Он не мог этого допустить, искал поддержки, хотел добиться для себя исключения из правил, стучался во все двери. После Ватерлоо, в конце июня 1815 года, Гершель Маркс обратился в комиссию, которой пруссаки поручили организовать в Трире передачу власти от старых хозяев новым. В докладной записке он объяснял, что является лояльным гражданином и будет всецело предан королю; говорил о том, что верит в дух справедливости Пруссии, и просил сделать для него исключение. Председатель комиссии передал его прошение в Берлин и посоветовал оккупационным властям удовлетворить просьбу, представив Гершеля «очень образованным человеком, исполненным усердия и совершенно лояльным». Ответ долго не приходил, затем грянул, как гром среди ясного неба: отказ. Никаких послаблений! Все иудеи всех немецких провинций должны быть отстранены от свободных профессий.