Идти к людям, жить с ними одной жизнью, понять душу каждого и повлиять на нее. Сколько раз ты слышал это на занятиях. Но то, что в стенах училища было абсолютно простым, само собой разумеющимся, здесь, на заставе, вдруг оказалось сложным, подчас неприступным.

Первые беседы с солдатами неутешительны. Настороженные взгляды, откровенные хитринки в глазах, скрытая усмешка. Люди разные, а отвечают коротко и односложно: «Так точно», «Никак нет», «Не знаю», «Есть». И чувствую, с нетерпением ждут разрешения уйти. Как же завоевать доверие? Как установить душевный контакт? Что сделать? С мыслями об этом ложусь спать. С мыслями об этом поднимаюсь, чтобы начать новый день».

Страничка третья.«Первое политзанятие. Ну, начнем с того, как ты появился в ленинской комнате. Входит розовощекий коротыш и сразу же, не поздоровавшись (первая ошибка), открывает конспект и начинает говорить. А слушают ли его? Неизвестно. Скорее всего — нет. Скорее всего — изучают. Так почему же он не видит этих глаз, карих, голубых, зеленоватых, серых? Настороженных, приветливых, недоверчивых, равнодушных, удивленных?

В конце — град вопросов. Большинство совсем не по теме: «Что такое диктатура пролетариата?», «В чем сущность советской военной доктрины?», «Как действуют на космонавтов космические лучи?», «Что пишет Шолохов?» Потом поднимается рядовой Труфляк: «Товарищ лейтенант, а когда мне выдадут водительские права?» Ну, это уж слишком. А вообще, если бы в училище валял дурака, попал бы впросак на первом же занятии».

Страничка четвертая.«Ты очень неуравновешен, дорогой лейтенант. Можешь вспылить из-за пустяка, а потом ругать себя самыми последними словами. Начальник заставы потребовал на первых порах составлять личный план работы. Я затеял с ним дискуссию. Зачем эти бумажки? Бюрократизм. И что я, мальчик? А теперь понял, что майор прав».

Страничка пятая.«Сегодня проходил мимо курилки. Случайно услышал разговор двух солдат:

— Ну как там наш мальчик?

— Лейтенант? Как всегда. Сидит в канцелярии. Думает.

Еле устоял на ногах. Значит, мальчик! Проклятый возраст! На заставе есть солдаты старше меня.

Ну, если так, вы увидите, какой я мальчик! Гайдар в шестнадцать лет командовал полком. А Олег Кошевой… Итак, долой затворничество. Держись, мальчик, смелее окунайся в жизнь!»

Страничка шестая.«Бьюсь с Труфляком. Побеседуешь — три дня золотой человек. На четвертый — все по-старому. Недавно заявил в открытую.

— Служба к концу подходит. Чего меня воспитывать? Каким был, таким и уеду.

— Нет, таким не уедете, — твердо сказал я.

И решил: никто никогда не уедет с заставы таким, каким был. Уедет возмужавшим и сильным. Глаза каждого станут зорче, а сердце — горячее. И только так.

Труфляк хорошо поет. Попросил его помочь мне в организации художественной самодеятельности. Старается изо всех сил. Решили выступить в колхозном клубе. Накануне проверял службу нарядов. Труфляк вместе с напарником громко разговаривал, нарушил правила маскировки. Сделал ему замечание. Не понравилось. Народ в клубе собрался, а Труфляк: «Не буду выступать. Настроение мне испортили, петь не могу». Сказал ему спокойно: «Ну что ж, обойдемся». Труфляк пришел в клуб, выступил».

Страничка седьмая.«Дневник прочитала Людмила. Весь, даже те строки, что писались еще в училище. Прочитала и сказала: «Здорово!» Спросил ее: «А что понравилось?» Говорит: «Все. В том числе и вот это». Открыла страничку, протянула мне. Вот что там было написано: «Усиленно занимаюсь боксом. Почему? Появился соперник, хороший боксер. Пристает к Людмиле. Сказал ему: «У меня теперь второй разряд по боксу. Ты должен об этом знать». Кажется, подействовало. Кстати, бокс пригодится и на границе. Говорю Людмиле: «Ну, понятно, это тебе не может не понравиться, а все же, честно, почему дневник по душе?» В ответ услышал: «Хорошо, что критически относишься к себе. Люблю людей, которые занимаются самоанализом. И самовоспитанием. Не ждут, когда их покормят с ложечки». Мне стало весело от этих слов. Правда, не обошлось и без критики: «Все-таки, Станислав, многовато ты писал о девушках».

Люда, Людмилка, но ведь это же до тебя!»

Страничка восьмая.«Во дворе заставы растут тополя. Тополя как тополя. Но вот мне рассказали, что на заставу приезжал председатель знаменитого колхоза, бывший старшина пограничник Головацкий. Подошел к одному тополю, крепко, как старого друга, обнял его и сказал:

— Я сажал.

А было это в тридцатые годы. Значит, тополя — ровесники заставы.

Да, они не просто тополя…»

Приехал Лихарев вместе с капитаном Демидовым — политработником части. Вы, наверное, напишите, что радовался я приезду молодого офицера. А как вы думаете, если бы прислали опытного политработника, а не паренька из училища, мне бы легче было или труднее?

Устроили мы лейтенанта с его молодой женой неплохо. Комнату отвели, мебелью, какая была, обставили. Ковер в военторге достали. Радиоприемник. Посмотрел я, даже завидно стало. Ну, зависть, конечно, не злая. А все же. Вспомнилось, как сам начинал. И как меня встречали. А как? Очень просто. Приехал в горы. А там почти сотню километров — верхом. В горах очутился впервые. Посмотрю на вершину — голова кружится. Посмотрю вниз, в пропасть, — темно, как ночью. Ну, думаю, пропал. Да и граница была для меня открытием: в те времена никаких стажировок не было.