Наличие такого ритуала у невров, отмеченное Геродотом, дало Трубачёву основание отнести этот парод также к кельтам. Невры, по Геродоту, жили к северу от скифов. Ряд эпитетов, указывающих на развитую у невров технику изготовления оружия и доспехов, по мнению Трубачсва, тоже говорит о принадлежности этого народа к кельтам с их высоким для своего времени оружейным ремеслом. Он считает, что этноним невры одного корня с нервиями — галльским племенем, жившим на территории нынешней Бельгии и Северной Франции.

Трубачёв полагает, что давление кельтов на славян вынудило последних в массе покинуть Подунавье и переселиться к северу от Карпат и Судет. Однако, на наш взгляд, нет оснований отрицать возможность славянского расселения к северу от Карпат и ранее. В частности, в связи с концепцией дунайской прародины славян не обязательно пересматривать установившуюся атрибуцию тшинецкой (XV–XII вв. до н. э.) и лужицкой (XII–IV вв. до н. э.) культур как праславянских. Обе точки зрения не исключают, а дополняют друг друга.

Вернёмся немного назад. Интересные параллели отмечаются Трубачёвым между балтскими языками и неиндоевропейскими (?) языками древней Италии. Упоминаемое Плинием Младшим «лигурийское» название реки По — Бодинкус — филолог трактует как балтское «без дна». По его мнению, это, как и заимствование в балтские языки из этрусского названия обезьяны, — свидетельство тесных контактов народов, находившихся на Янтарном пути. Этот путь играл в торговых и культурных связях древних народов Европы не меньшую роль, чем Великий шёлковый путь — в связях народов Евразии.

Ещё один интересный пример, связанный уже с праславянским влиянием, отмечен Трубачёвым в заимствованном греческом названии острова Лесбос. Альтернативные древние названия этого острова указывают на его лесистость. Лесбос — одного корня со славянским «лес», который, правда, как осторожно предполагает учёный, «пришёл» в Эгеиду через посредство дако-фракийцев.

Пойдём немного дальше академика, вынужденного делать постоянные оговорки, чтобы не быть заподозренными в «национализме». Миграция одного лишь названия без миграции носителей языка представляется столь же маловероятной, как самостоятельная миграция культурного растения через океан (этот пример нами ранее разбирался). Сам Трубачёв пишет о миграции венето-иллирийцев на Балканы сквозь праславянский этнический массив. В ту безгосударственную эпоху этнические границы были прозрачными и размытыми. Этнически однородная территория в древности — редчайшее исключение. Такие территории — «достояние» государств Новейшего времени с их политикой этнических чисток. Если в VI веке н. э. славяне, несмотря на государственные границы и военную мощь Византийской империи, достигни Греции и заселили ряд её областей, то почему мы должны априори отказывать в способности группы праславян совершить подобную миграцию из близкого Подунавья в ту эпоху, когда на Балканском полуострове ещё не было государств?!

Пример с «лигурийским» названием реки По показывает, что некоторые якобы неиндоевропейские названия на карте древней Европы могут относиться и к индоевропейским этносам, традиционно помещаемым далеко от региона, где отмечены такие названия. Здесь напрашивается аналогия с этрусками, проблему которых мы отчасти затрагивали в гл.

7. Разумеется, мы не настаиваем на узком отождествлении этрусков с праславянами. Тем более что попытки прочитать этрусские надписи по-славянски предпринимались неоднократно, но нельзя сказать, чтобы удачно. Однако в этом отношении славянский отнюдь не одинок. Все попытки сблизить этрусский с каким-то одним из известных языков остались пока безуспешными.

Видится вероятным, что в сложении этрусков приняли участие разные этносы. В результате их взаимодействия выработался своего рода lingua franca древних Апеннин, включавший элементы различного этнического происхождения. Представляется плодотворной идея поиска славянского элемента, как и элементов других индоевропейских ветвей, среди этрусков, заранее не абсолютизируя при этом роль ни одного из них. Если праславяне в самом деле жили сравнительно недалеко от Северной Италии — в Паннонии (нынешние Венгрия, Словения и Хорватия), то их участие в древней истории Италии, и в частности в истории этрусков, нельзя исключать априори.

Римляне, начавшие завоевание Паннонии в I веке до н. э., уже почти не застали тут славян, потеснённых ранее кельтами. Но об остатках славянского населения свидетельствуют древнеримские топонимы славянского происхождения, которые отметил Л. Нидерле. У славян (в отличие, например, от венгров, заселивших ту же Паннонию в IX веке н. э.), пет памяти о приходе на свою территорию издалека. Как подчёркивает Трубачёв, этот факт нужно правильно оценить и интерпретировать. О дунайской прародине славян говорит и нынешний ареал сохранения древнего этнонима (Slovenska, Slovenija). Ильменские словене сохраняли его благодаря длительному проживанию в виде этнического анклава за пределами преимущественно славянской территории (об их миграции см. т. 5). Миграцию славян на Дунай и Балканы в VI–VII веках н. э. Трубачёв склонен рассматривать «как некое подобие Реконкисты, “обратного завоевания”, побуждаемого памятью о реальном былом житье» на Дунае. Об одной детали этой исторической миграции мы и расскажем напоследок.

31. «РЫЩА В ТРОПУ ТРОЯНЮ…»

«Слово о полку Игореве», составленное неизвестным древнерусским сказителем конца XII века, задаёт исследователям много вопросов. Один из них — кто такой Троян, несколько раз упоминаемый в «Слове»? Первый раз о нём говорится, когда автор «Слова» мысленно обращается к Бояну, о котором явствует, что он был известным в прошлом сказителем («Боян — соловей старого времени»). Автор «Слова» уподобляет поэтические приёмы Бояна, среди прочего, рысканию тропой Трояна «через поля на горы». Соседство обоих имён позволило некоторым исследователям предположить, что в данном случае имеет место элементарная ошибка переписчика: вместо «Боян» он написал «Троян».