Они торопливо миновали горящую башню, сквозь пробитую крышу которой пламя вырывалось вверх, делая ее похожей на гигантский факел. Балагур обливался потом, кашлял, снова обливался потом. Во рту у него было бесконечно сухо, в горле бесконечно саднило. Руки почернели от сажи.

В конце улицы, заваленной битым камнем, замаячили зубчатые контуры городской стены.

– Приближаемся! Не отставайте!

– Да… я… – только и смог прохрипеть Балагур, задыхаясь в дыму.

Навстречу им, осторожно пробиравшимся по узкой улочке, озаренной трепещущим красноватым светом, заваленной битым камнем, хлынул приливною волной шум битвы. Лязг и скрежет стали, яростный ор многих голосов. Звуки, которыми полнился однажды Схрон во время великого бунта, покуда шестеро самых опасных заключенных – в том числе Балагур – не решили, что пора остановить это безумие. Кто бы остановил безумие здесь?..

Раздался грохот, как при землетрясении, ночное небо полыхнуло красным сиянием. Коска, пригнувшись, метнулся за обгоревшее дерево, припал к стволу. Балагур притаился рядом. В ушах у него так громко отдавался стук сердца, что почти заглушал шум битвы, который все усиливался.

Шагов сто оставалось от этого места до бреши – рваного пятна мрака среди защитной стены, откуда валом валила в город талинская армия. Словно в кошмарном сне, по россыпи битого камня ползли муравьями солдаты – вниз, к выжженной дотла площади, где, верно, шло поначалу, после первого штурма, организованное сражение, которое превратилось теперь в хаотичную, яростную схватку между защитниками, укрывавшимися за баррикадами на краю площади, и захватчиками, к которым вновь и вновь подходили через брешь свежие силы, чтобы пополнить через несколько мгновений бессмысленного боя число мертвецов.

Над свалкой сверкали лезвия топоров и мечей, мелькали копья и пики, трепыхались рваные флаги. Во все стороны летели стрелы, пущенные защитниками из-за баррикад, талинцами из-за стены, неведомо кем с разрушенной башни возле бреши. На глазах у Балагура сверху от стены отвалился огромный кусок каменной кладки и рухнул в людской круговорот, проделав в нем изрядную прореху. Сотни людей сражались и умирали в адском свете факелов, метательных снарядов, горящих зданий. Балагуру не верилось, что это происходит на самом деле. Казалось, перед ним живая сцена, выстроенная художником, решившим написать батальное полотно.

– «Брешь в стене Виссерина», – пробормотал он себе под нос, сделав из рук рамку и представив себе эту картину висящей на стене в гостиной какого-нибудь богача.

Для двух человек, собирающихся убить друг друга, существует определенная последовательность действий. Для нескольких человек тоже. Даже для дюжины… И в подобных ситуациях Балагура ничто не смущало. Следуй установленному порядку и, если ты сильней, быстрей и сообразительней, выйдешь из боя живым. Но здесь никакого порядка не было. Бессмысленная свалка. Поди, узнай, в какой момент тебя нечаянно толкнут сзади, и ты окажешься на пике. Случайность на случайности. Можно ли предвидеть стрелу, пущенную из лука или арбалета, или камень, упавший сверху? Угадать, с какой стороны приближается смерть, и увернуться от нее? Это походило на азартную игру, где ставка на кону – твоя жизнь. Игру, которую в конечном счете – как в Доме досуга Кардотти, – ты можешь только проиграть.

– Похоже, жарко тут у них! – крикнул ему в ухо Коска.

– Жарко?

– Бывал я, правда, и в схватках пожарче! Брешь в Мурисе походила на двор скотобойни, когда мы закончили.

Голова у Балагура кружилась, и он с трудом заставил себя выговорить:

– Вы тоже… вот так?..

Коска небрежно отмахнулся.

– И не раз. Только это быстро надоедает, если ты не сумасшедший. Может, оно и кажется забавой, но нормальному человеку в такой свалке не место.

– Как они различают, где враг? – прохрипел Балагур.

На черном от копоти лице Коски сверкнула улыбка.

– Да никак обычно. Главное – целиться в правильную сторону и надеяться, что… ой.

От людского водоворота отделилась вдруг волна и хлынула, щетинясь оружием, к улочке, где они прятались. Защитники то были или захватчики, Балагур не понял – они и на людей-то не больно походили. Но, повернувшись, увидел, что навстречу им по той же улочке движется стена копий. Отсветы огня заметались на тусклом металле, на каменных лицах. Не люди – машины для убийства.

– Сюда!

Коска схватил Балагура за руку, толкнул в какую-то дверь в державшемся еще куске стены. Влетев в нее, тот споткнулся, чуть не упал. Не то сбежал, не то соскользнул по огромной куче битого камня куда-то вниз, подняв облако пепла, лег рядом с Коской на живот. Поднял голову. На оставленной ими улочке уже завязался бой. Люди сражались и умирали. Сквозь крики и свирепый рев их, сквозь клацанье металла Балагур расслышал вдруг что-то странное. Бросил взгляд на Коску. Тот, стоя на коленях, трясся всем телом в непонятном веселье.

– Вы смеетесь?

Старый наемник вытер черным от копоти пальцем глаза.

– А что остается?

Они находились в каком-то темном рву, заваленном камнями. Улица? Засыпанный канал? Сточная канава?.. Неподалеку рылись в мусоре люди в лохмотьях. Лежал мертвец лицом вниз, возле которого сидела на корточках женщина, отпиливая ножом с его руки палец с кольцом.

Коска поднялся на ноги, вытянул из ножен клинок.

– Пошла прочь!

– Это наш покойник! – Откуда-то выскочил тощий, косматый оборванец с дубинкой в руке.