Шенкт медленно заглянул в лицо каждому и каждому предоставил шанс.

– Вы точно готовы это сделать? Все?

– Черт, да, конечно. Трусов ты тут не найдешь, дружок. – Мальт поглядел на него, прищурясь. – Хочешь с нами?

– С вами? – Шенкт глубоко вдохнул, выдохнул. – Великие бури приводят нежданных спутников.

– Понимаю это как «да».

– На кой нам этот говнюк? – снова выступил, поигрывая демонстративно кривым ножом, тот, кому Шенкт посоветовал молиться. Парню явно не хватало терпения. – Я считаю – перерезать ему глотку, и делиться не надо.

Мальт спокойно пригнул его нож к полу.

– Кончай, нечего жадничать. Случалось мне уже работать в таких компаниях, где больше думали о деньгах, чем о деле, и каждому приходилось караулить собственную спину. И для здоровья вредно, и для работы. Мы или действуем все культурно, или вовсе не действуем. Что скажешь?

– Скажу – действуем культурно, – ответил Шенкт. – Уж пожалуйста, давайте убивать, как порядочные люди.

– Именно. Того, что обещал Орсо, хватит на всех. Поделим поровну и будем богаты.

– Богаты? – Шенкт покачал головой, печально улыбнулся. – Мертвый ни богат, ни беден.

Лицо Мальта только начало приобретать удивленное выражение, когда указательный палец Шенкта распорол его почти надвое.

Трясучка сидел на засаленной постели, привалившись спиною к облезлой стене, слушая тихое дыхание Монцы, чья голова лежала у него на коленях. В перевязанной левой руке Монца сжимала трубку, из которой еще струился коричневатый дымок. Трясучка хмуро следил за тем, как он прокрадывается в луч света, колышется, расползается по комнате, заполняя ее дурманящим туманом.

Хаска – хорошее средство против боли, думал он. Слишком хорошее. Такое хорошее, что достойным предлогом покурить скоро делается какой-нибудь ушибленный палец. Человек лишается твердости, становится слабым. Может, в Монце твердости было больше, чем ей надо, но Трясучка хаске не доверял. Дым щекотал ноздри, вызывая тошноту и одновременно желание затянуться. Глаз под повязкой зудел. Так легко было прекратить зуд. И что плохого?..

Внезапно накатила паника, словно он похоронен заживо, и Трясучка рванулся прочь с кровати. Монца недовольно пробурчала что-то, приоткрыв на миг глаза, когда голова ее скатилась с его колен. Он выдернул оконную задвижку, распахнул ставни. Глазам открылся чудесный вид на грязный переулок за домом, в лицо пахнуло холодным ветром и мочой. Но этот запах, во всяком случае, был честным.

У задней двери стояли двое мужчин и женщина с предостерегающе поднятой рукой. На высокой башне с часами, стоявшей на соседней улице, прозвонил колокол. Женщина кивнула, один из мужчин вытащил меч, второй – тяжелую булаву. Затем она открыла дверь, и все ринулись внутрь.

– Дерьмо, – прошипел Трясучка, не веря своим глазам.

Трое – с заднего хода, и, судя по тому, что они явно чего-то дожидались, с переднего наверняка зашло еще сколько-то. Бежать было поздно. Да и тошнило уже Трясучку при мысли о бегстве. Разве у него не осталось гордости?.. В конце концов, бегство с Севера в эту чертову Стирию и привело его к тому, что он лишился глаза.

Он шагнул было к Монце, но остановился. Толку от нее в таком состоянии никакого. Поэтому, решив не трогать ее, Трясучка вытащил нож, который она дала ему в день первой встречи. И крепко сжал рукоять, уверенно легшую в руку. Пусть враги вооружены посолидней, но большое оружие в маленьких комнатках неудобно. На его стороне неожиданность, а это – лучшее оружие, какое может иметь человек. С колотящимся сердцем он затаился в тени за дверью, не испытывая ни страха, ни сомнений, одну только воинственную готовность.

С лестницы донеслись тихие шаги, и Трясучка с трудом удержался от смеха. Хихикнул все же разок, сам не зная почему, поскольку ничего смешного тут не было. Потом послышались скрип и приглушенная брань. Не самые хитроумные убийцы Земного круга. Он закусил губу, пытаясь унять рвущийся наружу смех. Монца пошевелилась, вытянулась на засаленном одеяле.

– Бенна, – пробормотала с улыбкой. И открыла затуманенные глаза, когда дверь вдруг распахнулась и в комнату ворвался человек с мечом. – Эт-та что…

Влетел еще один, по-дурацки наскочил на мечника, чуть не сшиб его с ног и верхушкой воздетой над головой булавы процарапал низкий потолок, вызвав небольшой обвал штукатурки. Со стороны это выглядело так, будто он предлагает свое оружие в жертву небесам. Казалось неучтивым опустить булаву вниз, поэтому Трясучка выхватил ее у него из руки, вонзив в то же самое время нож в спину мечнику.

Выдернул и снова вонзил, по самую рукоять. Стиснул зубы, зарычал, борясь со все еще рвущимся на волю смехом, нанес еще удар, и еще. Противник всякий раз изумленно ухал, не понимая, видно, что происходит, потом дернулся, и нож, вырвавшись из руки Трясучки, остался у него в спине.