– Теперь она хочет отомстить.

Ганмарк безрадостно усмехнулся.

– Кровавые Годы. Все хотят отомстить. Но Змея Талина, Палач Каприле… которая никого на этом свете не любила, кроме своего брата… если она жива, то не просто хочет отомстить, а жаждет. Трудно вообразить более целеустремленного врага.

– Стало быть, мне нужно разыскать женщину по имени Витари, мужчину по имени Коска и змею по имени Меркатто.

– Только никто не должен знать, что она, возможно, жива. Узнай в Талине, что ее смерть – дело рук Орсо… могут начаться беспорядки. А то и бунт. В народе ее очень любили. Считали талисманом. Человеком, приносящим счастье. Она ведь сама была из народа и возвысилась благодаря личным качествам. А его светлость… Война все тянется, налоги все растут… Его любят меньше, чем хотелось бы. Я могу надеяться на ваше молчание?

Ответом ему было молчание.

– Хорошо. В Талине остались друзья Меркатто. Кто-нибудь, возможно, знает, где она сейчас. – Генерал поднял голову, и на усталом лице его заиграли оранжевые отблески огня. – Впрочем, о чем я говорю… это же ваша работа – искать людей. Искать и… – Он снова потыкал кочергой в рдеющие угли, искры рассыпались снопами. – Мои советы вам не нужны, не так ли?

Шенкт убрал незаконченную деревянную фигурку в карман, нож – в ножны и повернулся к двери.

– Нет.

Солнце садилось за леса, землю укрывали тени, когда они подъезжали к Виссерину. Башни его видны были на расстоянии в несколько миль. Десятки… сотни башен, тонких, как дамские пальчики, тянущихся ввысь к серо-голубому небу, усеянных крохотными искорками горящих кое-где окон.

– Сколько же их… – пробормотал Трясучка себе под нос.

– На башни всегда была мода в Виссерине, – усмехнулся Коска. – Некоторые стоят еще со времен до Новой империи, многие века. Знатные семьи состязаются меж собой, кто построит выше. Гордятся ими. Помню, когда я еще маленьким был, одна упала раньше, чем ее достроили, улицы за три от той, где я жил. Раздавила кучу бедняцких домишек. За амбиции богачей вечно бедняки расплачиваются. Однако редко жалуются, поскольку… э-э-э…

– Мечтают собственные башни иметь?

Коска хохотнул.

– Ну да, мечтают, надо думать. Не понимают, что, чем выше забираешься, тем ниже падать приходится.

– Люди вообще редко понимают это, пока земля навстречу не летит.

– Правда ваша. И боюсь, многие из богачей Виссерина вскоре рухнут…

Балагур и Витари зажгли факелы, Дэй – тоже и пристроила его возле облучка, чтобы освещал путь. Факелы начали разгораться повсюду вокруг них, и дорога превратилась в ручей из огоньков, текущий по черной земле к морю. Красивое зрелище… в какое-нибудь другое время. Но не сейчас, когда война на пороге и ни у кого нет охоты им любоваться.

Чем ближе к городу, тем больше делалось на дороге людей. Половина их, похоже, не чаяла попасть в Виссерин, дабы обрести укрытие за его стенами, а вторая – выбраться оттуда и убежать куда подальше. Война предоставляет фермерам паскудный выбор – либо остаться на своей земле и ждать обязательного поджога, грабежа, насилия и почти неизбежной смерти, либо укрыться в городе, коль там найдется место, рискуя быть ограбленным собственными защитниками или вражескими солдатами, если город падет. А то еще бежать в холмы, где можно с равной вероятностью попасть в руки врага, умереть с голоду и попросту замерзнуть насмерть холодной ночью.

Война, конечно, убивает какую-то часть солдат, но те, что выжили, остаются при деньгах, при костре, вокруг которого можно сидеть, распевая песни. Куда больше она убивает простых крестьян, и уцелевшие остаются ни с чем. На пепелище.

Словно мало было причин для дурного настроения, с потемневшего неба начал накрапывать дождь, постепенно усиливаясь и посверкивая в свете факелов, которые принялись шипеть и плеваться. Земля под ногами превратилась в липкую грязь. Холодные капли щекотали непокрытую голову Трясучки, но мысли его были далеко. Они неслись туда же, где блуждали все последние несколько недель – к Дому Кардотти, к черному делу, которое сотворил там Трясучка.

Брат его всегда говорил, что последнее это дело – убить женщину. Уважение к женщинам и детям, верность старым обычаям и своему слову – вот то, что отличает человека от животного и карлов от убийц. Трясучка не хотел ее убивать, но… коли машешь мечом в толпе, изволь нести ответственность за последствия. Хороший человек, которым он приехал сюда стать, должен был бы обгрызть ногти до кровавого мяса после того, что он сделал. Но Трясучка, вспоминая глухой звук, с каким клинок его вошел в грудь женщины, ее изумленное лицо, когда она сползала по стене, умирая, чувствовал лишь облегчение, оттого что остался безнаказанным.

Убийство по нечаянности женщины в борделе – зло, преступление, как принято считать. А намеренное убийство мужчины в бою – проявление доблести? Подвиг, которым гордятся, о котором распевают песни?.. Было время, у костра на холодном Севере, когда разница казалась Трясучке простой и очевидной. Но больше он не видел ее с прежней ясностью. И не потому, что совсем запутался. Наоборот, вдруг отчетливо понял – коли уж взялся убивать людей, покончить с этим нет никакой возможности.

– Судя по виду, вас одолевают мрачные мысли, мой друг, – сказал Коска.