Холодным летом 1953 года прошла уголовная амнистия, и потоки бывших преступников двинулись с востока на запад, заполонив города и поселки. Но сыщики и блатные еще долго называли банду Митина «последней». Не только потому, что это была последняя банда сталинского правления. В сталинской Москве это был первый и последний случай, когда бандиты соединили и сомкнули, как наручники, жизнь во имя людей и жизнь против людей. Упрямая живучесть и жестокость банды стали «достижением» для того времени. Жизнь и смерть митинской «бригады» отразили подводные ямы советского моря. В конце концов, банду Берии тоже судили за убийства и присвоение чужого имущества. А высокий Абакумов носил кожаные пальто и, несмотря на совершенные преступления, держался с самообладанием и бесстрашием перед лицом собственной смерти. Жестокость государства вызывает ответную реакцию общества, и тем не менее каждый принимает решение в одиночку — или жить, оправдываясь этой мыслью, или жить, сопротивляясь ей. В 1953 году до слова «отморозок» было еще далеко, но тем не менее муровцы почувствовали: банда молодых передовиков нанесла им рану поглубже ножевой, бандитской.

Проработав полвека в уголовном розыске, Владимир Чванов написал: «Я не потерял веру в человека. Я никогда не закрывал глаза на внутреннюю, душевную жизнь людей, нарушивших закон, я старался вглядываться в ту драму совести, в тот суд над собой, который рано или поздно обязательно происходит».

После смерти Сталина Красногорск, как и вся страна, оказался на другой исторической зоне — зоне облегченного режима. Однако арест банды Митина, самой известной группировки послевоенной Москвы, произвел обратный эффект. В Красногорске развилась преступность, люди перестали спокойно ходить по вечерам и после окончания работы возвращались группами. Стали совершаться кражи на оборонных заводах. Может быть, доверие, которое банда сломала в людях, сломало во многих и нравственные преграды. Сталинское солнце закатилось.

Новость о поимке московских налетчиков разлетелась по лагерям. В одном бандитские шайки были согласны с милицией: эта «сталинская образцовая» банда засядет в памяти надолго.

Неожиданным образом митинское дело всплыло через шесть лет, в 1959 году. Очевидцем этого стал Эдуард Хруцкий. Находясь в городе Сталино (Донецке), он посетил в лагере вора в законе Андрея Климова, известного в криминальном мире под кличкой «Крест». Он отбывал срок, которому не видно было конца, с 1947 года. Климов воевал в штрафном батальоне и, вернувшись в Москву, вошел в банду, грабившую склады и магазины. Грабили без крови, так как в долю всегда брали или завмага, или завскладом.

Климов отличался хладнокровием и наблюдательностью. «Любопытная личность», — отрекомендовал его начальник лагеря, протягивая Хруцкому уголовное дело Климова, на котором стояла красная полоса — склонен к побегу. Дальше цитирую самого Э. Хруцкого:

«— Мы брали склады, в деле всегда был завмаг. Это нас и сгубило. На месте преступления всегда оставляли котенка.

— Значит, кровавая «Черная кошка» — это ваша группа?

— Да нет. Таких «Черных кошек» в одной Москве было штук десять, а по Союзу — тысячи две.

«Вот так гибнут мифы», — подумал я.

— Значит, никакой «Черной кошки» не было?

— Нет, — усмехнулся Климов. — Если вас интересует настоящая банда, то поговорите с мусорами, пусть они вам расскажут о Митине.

— Кто это?

— Последний московский бандит. Его повязали перед самой смертью Сталина».

Климов знал цену словам «настоящая банда». Он наблюдал из гулаговских глубин за развитием событий. В лагерях хорошо знали о жизни за решеткой, то есть о жизни на свободе. Климов, вор в законе, признал настоящей бандой именно ту, которая не была связана с уголовным миром. Любопытно, дожил ли он до перестройки?

Налетчики, о которых шепотом говорила вся Москва, которые три года изнуряли уголовный розыск, были скрыты от всех покровом своей второй жизни. Какая была настоящей? И та, и другая.

О ходе дела почти никто не знал. Правило тех лет: бессмысленно спрашивать о том, о чем спрашивать не положено. И МГБ не тронуло никого из родственников. Тихой беседы гэбистов было достаточно, чтобы покрыть молчанием подлинную историю тех, кто три года держал Москву в страхе. Семьи молчали от горести и стыда, соседи молчали от сострадания, знакомые молчали, чтобы связь с осужденными не отразилась на их судьбе. МУР молчал, чтобы не подрывать в людях веру в молодых строителей коммунизма. Полвека молчания.

Вход в их прежнюю жизнь наглухо завалили камнями.

На исходе 1978 года Владимир Высоцкий выступал в Зимнем клубе Красногорска (теперь — ДК «Салют»). Но даже он не знал тогда всей правды. И он не мог предвидеть, какой толчок зрительскому воображению даст фильм «Место встречи изменить нельзя», сила его реализма и обобщения. Фильм закрутил историю в обратном направлении. Вымышленные персонажи вызвали ассоциации и поиски похожих блатных авторитетов 1940-х годов. Так дело митинской банды похоронили на долгие годы под лапами «Черной кошки» — мифа, ставшего реальностью.

Прошло много лет. Теплый осенний день. В Губайлово играют ребятишки, клонятся к земле яблони, бабушки задумчиво гладят кошек и обмениваются нехитрыми новостями на лавочках. У этих домов, одетых в ветхое, теплое дерево, долгая память. Они много пережили. Давным-давно в одном из них произошел короткий, глухой разговор, с которого и началась вся эта история:

— Надо бы денег достать.

Молчание.

— Ну что ж, давай достанем.

В процессе работы над книгой очень близко подошли ко мне эти жизненные истории. Вместе с генерал-майором Араповым мы выпили по рюмке водки — за его товарищей-муровцев, ушедших из жизни. Среди них был и Аркадий Вайнер, сценарист фильма «Место встречи изменить нельзя» (в конце 1950-х годов он работал следователем на Петровке, 38).