— Ну, ладно. Поедешь со мной в Нью-Орлеан? У меня там один любимый кантуется во Французском квартале, барменом. Можно попробовать на работу устроиться. Не получится — вернемся. Что мы теряем?

Ее синие глаза смотрели на меня пристально и спокойно. Я аккуратно потушила окурок, выбросила его в урну и сказала.

— Поехали. Когда?

— Анюта! — высокий блондин спешил к нам со всех ног по кондиционированному залу аэропорта.

Нэнси восторженно завизжала, бросила сумку и с разбегу кинулась ему на шею.

— Иваааан!..

Блондин качнулся, но устоял. Нэнси, не стесняясь публики, целовала его прямо в улыбающиеся губы. Ее черные волосы растрепались, и это ей невероятно шло, маленький розовый топик задрался, совсем обнажив загорелый живот. Рука Ивана сама собой соскользнула с ее талии на оттопыренную попку, обтянутую джинсами. Бесстыжая Нэнси тут же издала громкий и откровенный стон. Я украдкой огляделась по сторонам и, кажется, покраснела. Стоявший поодаль темноволосый парень с очень короткой стрижкой усмехнулся и отвел глаза. Эти глаза за стеклами очков были черные и узкие, почти как у китайца или японца, на подбородке ложбинка. Я на него загляделась. Не знаю, почему мне так нравятся полукровки. Наверное, где-то в моих генах прячется и изредка напоминает о себе татаро-монгольское иго.

— Эй!.. — Нэнси, смеясь, схватила меня за руку. Я и не заметила, когда и как они с Иваном оторвались, наконец, друг от друга и подошли ко мне.

— Это Верочка, — отрекомендовала меня Нэнси. — А это Иван. Можете поцеловаться, но не взасос, предупреждаю!

Она сияла, и смотреть на нее было приятно — некоторые из спешащих мимо пассажиров с удовольствием задерживали взгляд на ее длинных ногах и роскошной груди, так и норовившей выпрыгнуть из крохотного топика.

Иван вежливо пожал мне руку и сказал, делая шаг в сторону:

— А это мой друг Антон. Тошка, познакомься с девочками.

Из-за его спины выдвинулся давешний брюнет, улыбнулся и кивнул сразу и мне, и Нэнси.

— Вы не смотрите, что он очкарик и сухой, как веревка, — доверительно произнес Иван, обнимая Нэнси за плечи и притягивая к себе. — Он, между прочим, в Ираке служит. Черный пояс по карате, то-се…

— Ладно врать-то, — голос у этого Антона был какой-то опасный: мне сразу пришла на ум поговорка «мягко стелет — жестко спать». — Нет у меня никаких поясов, барышни, я в штабе служу.

— В Ира-а-аке?.. — Нэнси протянула руку и заинтересованно ощупала бицепс Антона. — Ух… а Брюс Ли тебе не родственник?

Иван тут же нахмурился и шутливо шлепнул ее по заднице.

— Тебе меня мало, бэби?..

— Не называй меня бэби, — синие глаза Нэнси вспыхнули. — Тоже мне, американец выискался! Называй, как все: любимая.

— Как все? — возмутился Иван. — И что это означает? Кто это — все? Ты что, была мне неверна?!

Они играли на публику. Нэнси явно задумала произвести впечатление на Антона, и мне почему-то это было неприятно. Я даже на миг пожалела, что приехала. Но тут Антон, не спрашивая, подхватил мой рюкзак и сказал:

— Пойдемте, а? В пробке застрянем, уже шесть часов.

Иван подобрал дорожную сумку, которая так и валялась на полу, и они с Нэнси, обнявшись, смеясь и переругиваясь, пошли к выходу. Роскошная парочка, надо сказать: оба высокие, длинноногие, им бы в рекламе сниматься. Длинные волосы Ивана сильно выгорели на солнце, стриженые бахромой волосы Нэнси, напротив, отливали вороной синевой. Я шла позади и любовалась — я вообще люблю все красивое, а они были объективно красивы.

На парковке Иван небрежно указал нам на вишневый «крайслер» с откидным верхом, закинул сумки в багажник и лихо запрыгнул на водительское место — как в кино, не открывая дверцы. Нэнси радостно зааплодировала, быстро уселась с ним рядом и сразу закурила, сверкая своими синими глазами по сторонам, как ребенок, предвкушающий парк аттракционов. Мы с Антоном скромно разместились позади. Было довольно тесно: эти двое длинноногих отодвинули свои сиденья до предела, не подумав о том, куда нам девать конечности. Ну, ладно, я всего метр шестьдесят ростом, а вот Антону должно было прийтись несладко. Однако он нашел выход: подобрал ноги и сел по-турецки. Его обтянутое черными джинсами колено улеглось на мое бедро. Он отнесся к этому совершенно спокойно, зато я замерла, как птичка, и сидела, боясь пошевелиться. От волнения у меня, кажется, участилось дыхание, и к концу пути я уже готова была провалиться сквозь землю вместе со всеми своими комплексами и дурацким румянцем на щеках. Да еще, когда мы подъезжали к городу, Нэнси, все время щебетавшая с Иваном, обернулась, окинула меня взглядом и, оценив обстановку, фыркнула:

— Иван, посмотри, что твой дружок сделал с Верочкой!

Иван покосился в зеркальце заднего вида. Не знаю, что он там высмотрел, но его белые зубы сверкнули в широкой улыбке.

— Тошка, не обижай девушку! У нее такой вид, как будто ты ее под шумок невинности лишил.

Антон, до этого спокойно куривший, откинувшись на сиденье, перевел на меня взгляд своих черных глаз и молча улыбнулся. И не убрал колено. И продолжал курить, как ни в чем не бывало. Я от смущения забилась в самый угол сиденья и вжалась в дверцу. Бедро, нагретое теплым коленом Антона, горело огнем. Мы уже въехали в город и двигались по улицам на восток. Иван ловко маневрировал, обгоняя неспешно трюхающие машины домохозяек, завершивших вечерний шоппинг.

— Вывалишься, — сказала Нэнси, внимательно изучая мои манипуляции на сиденье. — Иван, у тебя дверь заблокирована?

— Что?.. Нет… А, черт!..

Дверца вдруг подалась и распахнулась. Я качнулась в сторону, не успев ничего понять, — и тут правая рука Антона взметнулась, как кобра, схватила меня за плечо и рванула к себе. Левой он вцепился в подголовник водительского кресла — я машинально отметила побелевшие на обивке длинные сильные пальцы. Иван лихорадочно работал рулем, подавая к обочине, сзади сигналили, кучка негров свистела с тротуара, а я полулежала, ни жива ни мертва, прижатая к груди Антона неожиданно сильно, и слышала, как бьется его сердце. Он был очень теплый, как печка. Иван затормозил. Нэнси, перегнувшись через спинку сиденья, силилась захлопнуть дверцу, у нее не получалось, она ругалась по-русски и по-английски, а я не решалась пошевелиться.