Когда пение завершился и за столом снова поднялся гомон, Гоголь, ни к кому не обращаясь, начал рассказывать. Но я точно знал, что эти слова предназначены мне.

— Помню, как в восемнадцатом с пятью свободными казаками перебирался через Хорол. Красные ударили по броду из пушек. Я ехал в середине колонны. Мартовская вода была холодная, как смерть. От взрывов лошади начали дурачиться. Вдруг нечто лопнуло в моих ушах. Стена воды поднялась передо мной. Несколько секунд вокруг меня падал дождь из талой воды и кусков льда. Когда я очнулся, вокруг никого не было — исчезли даже лошади. Я выбрался на берег и добрался до своего куреня. Вспоминать про этот случай я начал только здесь. И знаешь, что мне показалось? А может, это меня на куски разнес пушечный выстрел? А казаки продолжили войну, которая завершилась по-другому. И все мы уже некогда погибли, только не знаем об этом, потому что смерти нет, а есть только другая история. Поэтому мы никогда не найдем покоя, пока не отыщем свой потерянный путь.

Гоголь поднялся, кивнул мне на прощание и тяжелыми шагами вышел из комнаты. Больше я его не видел…

…Я буду ждать еще долго. Надежда живет во мне. Но она слабеет с каждым незнакомым клиента кофейни. Когда ее останется совсем мало, я пойду в свою комнату и соберу вещи. Возьму в Академии отпуск и отправлюсь на польско — советский границу. Ночью перейду его и проберусь до черного отверстия посреди развалин монастырского подворья.

Я знаю что там встречу.