Правда, до того, как следователи добрались до настоящего дела, т. е. до места, где находился убиенный, туда заходили на экскурсию приехавшие с генералом непонятного сословия люди. Сам генерал, когда ему доложили, что пост охраняет труп и место преступления, загрохотал своей проспиртованной глоткой, весь текст приводить не стоит, но содержание сводилось к следующему:

— Что вы тут херней маетесь, дерьмо бы лучше убрали.

Он был очень деловит и строг. Было видно, что ни запахи, ни сама атмосфера не создавали ему неудобств. Рокочущая дикция и нервная экспрессия были на высоте…

— Никак нет… — Рявкнул, как две капли похожий на него, плюгавый и проспиртованный старший по караулу прапорщик Резун, однофамилец известного предателя-литератора. Поедая глазами начальство, тот указал генералу на отпечаток ноги в дерьме.

— Мы, следы охраняем… Потому, что куда зека не целуй, все равно получается жопа… Он придет и следы уничтожит…

Закончить Резуну скверно заученные, но, как ему казалось солидные и умные фразы, генерал не дал, грубо перебив его:

— Ну, ты, залупа в фуражке, не видишь, кто перед тобой стоит? Глохни падаль… Я еще потом посмотрю, чем тебя за службу наградить.

Обернувшись и заискивающе улыбаясь, попытался найти у своих спутников одобрение сказанному.

Те, отреагировали на шумный голос генерала ленивым кивком.

Один из них, дабы показать, что самым внимательным образом слушает и вникает в служебное рвение старого служаки, даже понимающее высморкался. Когда он пальцем прочищал ноздри, на запястье можно было прочитать идеологически выдержанную наколку "Я пакибаю иза бап. 1989".

Глазастому вертухаю Резуну такая откровенная поэзия понравилась. Однако он, как культурный человек вида не подал. Собственно, чему здесь удивляться? Практически у всех охраняемых им заключенных были подобные или очень похожие трогательные надписи.

По поводу дерьма, в до сих пор не убранном нужнике Резун с радостью и откровенно доложил начальству, что все это… есть, ни как нет… доказательства совершенного убийства. Трогать, которые, из-за приказа Краймондовича, до приезда начальства, не сметь и дышать на собранные в одном месте улики, было запрещено. Их необходимо было сохранить…

То да се…

До… Ре… Ми… Фа… Соль…

Генерал, присел на корточки, и с видом знатока стал пристально всматриваться в говно. Что он хотел там увидеть или постичь, издали было не разобрать. Потом, явно выбившись из сил, он устал изводить себя непродуктивным разглядыванием следа в неприятно пахнущей куче.

Изучающе посмотрел на свою ногу в итальянской, ручной работы и выделки, обувке. Ни к кому не обращаясь, находясь в тягостном раздумье и сомнении произнес:

— А ведь… Ну, бля, буду… Мой размерчик… Как есть, мой… Сорок пятый — папой клянусь… Батьку моего второй раз точно в таких сандаликах хоронили.

После сказанного, поверяя свою теорию аналогичной практикой, взял и поставил свою ногу в возможно единственный отчетливо видимый след. И удовлетворенно стряхивая с ноги приставшее дерьмо подытожил:

— Нет, размер, пожалуй — сорок второй, сорок третий… Точно… Не мой…

— Молодец генерал, мозгов у тебя выше кремлевской стены. — Обидно заржал один из сопровождавших его экскурсантов. По всему было видно, что у него были припасены еще и другие колкости и оскорбления.

— Насчет стены прикуси язык, умник, не ровен час ею и придавить может. — Предостерегающе зашипел, до сих пор молчащий тип со смазанной салом физиономией. Ни наколок, ни пыжиковой шапки на нем не было. Этот, служил хозяевам за что-то другое, деньгами не измеряемое.

Именно этот след, чуть не ставший яблоком раздора для ценителей и гурманов следственных мероприятий, сейчас и заливали гипсом следователи. Работали не жалея себя с энтузиазмом и огоньком.

— Надо бы и в выгребной яме пошуровать… — Как что-то само собой разумеющееся сообщил надзирающий прокурор Забалов. И как бы прислушиваясь к себе, к голосу надиктовывающему на внутренние антенны правильные слова, сообщил он уж что-то совсем интимное.

— Чует мое сердце, режущее орудие преступления там. Спокойненько лежит внизу, дожидается аквалангистов. Когда, это, мы его выудим оттуда…

Когда присутствующий здесь же Краймондович, увидел, как все члены следственной бригады согласно закивали головами, ему стало не по себе. Хотя, назвать его белоручкой ни как было нельзя. Язык просто не повернется.

В конце 80-х годов 20-ого века попал Краймондович на короткое время в Баку. Служил тогда срочную службу в ВДВ, в десантуре. Очутился в прекрасном и одном из самых красивых городов СССР не по своей, а по военной воле.

К сожалению, возможность посетить азербайджанскую столицу появилась именно тогда когда шли массовые убийства и резня мирного населения только иной, армянской национальности. Геноцид — провалиться бы ему в преисподнюю.