А в это время те, кто находились на судне, увидели, как издалека подплывает каноэ, в котором сидят восемь мужчин и столько же женщин; наши люди подали им знак; но те, приближаясь, стали — как мужчины, так и женщины — весьма легкомысленно и весьма жестоко осыпать наших своими стрелами, прежде чем наши сумели прикрыться щитами; в итоге один испанец был убит стрелой женщины, и еще одна ее же стрела попала в другого испанца.

Стрелы у этих дикарей были отравленными; они были пропитаны ядом; в числе дикарей была женщина, которой все другие подчинялись и кланялись. Это, как можно догадаться, была королева, и ее сопровождал сын, здоровый юноша со львиным лицом и злым взглядом.

Наши посчитали, что лучше схватиться врукопашную, чем дожидаться еще большего зла, сражаясь на таком большом расстоянии, и они приблизились к их суденышку, заставив натиском своей шлюпки их отступить, причем из-за высокой скорости шлюпки она врезалась в каноэ тех людей.

Но индейцы, очень хорошие мореплаватели, двигаясь ни быстрее, ни медленнее, не переставали осыпать наших стрелами, причем сражались как мужчины, так и женщины, и не прекращали стрельбу до тех пор, пока не достигли скалы, прикрытой водой, на которую они высадились, и стали сражаться еще яростнее. Тем не менее дикари в конце концов были захвачены в плен, один из них был убит, а сын королевы получил два ранения; и они были доставлены на адмиральское судно, где проявили не меньше свирепости и жестокости, чем ливийские львы, когда оказываются в сетке. Люди эти выглядели так, что никто не мог посмотреть на них, без того чтобы сердце его и все нутро не содрогнулись от ужаса, такими мерзкими, грозными и страшными были их взгляды».

Как видим, стычки между индейцами и европейцами становились серьезными.

Дальше к северу взорам испанцев открылись «бесчисленные и веселые» островки, названные Колумбом архипелагом «Одиннадцати тысяч дев». С тех пор эти острова именуются Виргинскими (по-испански «дева» — «вирхен») [104] . Потом вдали открылся большой остров, который индейцы, взятые на Гваделупе, называли Борикен. Земля была здесь тщательно возделана, всюду виднелись обработанные поля. Но хижины на берегу оказались пустыми — испуганные жители разбежались. Флотилия, не задерживаясь на этом острове, названном Колумбом Сан-Хуан-Баутиста (позднее он был переименован в Пуэрто-Рико), прошла вдоль его северного берега.

В пятницу 22 ноября Колумб наконец увидел Эспаньолу. Когда дошли до бухты Монте-Кристи, несколько матросов были посланы на берег за пресной водой, и здесь они нашли два разложившихся трупа. У одного из мертвецов были остатки густой бороды. Колумба охватили тревожные предчувствия.

Вечером 27 ноября флотилия бросила якорь в бухте Навидад. Адмирал приказал выстрелить из двух бомбард, чтобы оповестить гарнизон форта о своем прибытии. Но ответного выстрела не последовало, сигнальные огни не зажглись и никаких признаков форта на берегу не было видно. Колумб с нетерпением ждал рассвета, чтобы узнать о судьбе своих матросов, которые вынуждены были жить почти целый год среди индейцев.

Около полуночи к флотилии подплыли на пироге несколько индейцев. Один из них настойчиво повторял: «Адмирал, адмирал». Туземцев проводили на флагманский корабль, и Колумб узнал среди них родственника касика Гуаканагари, который привез в подарок от вождя две золотые маски. На вопросы Колумба об испанцах, оставшихся на острове, индейцы давали сбивчивые и неясные ответы. Можно было только понять, что многие европейцы умерли от болезней, другие стали жертвами взаимных раздоров, остальные ушли в глубь острова на поиски золота и увели с собой много женщин. Родственник касика сообщил также, что недавно на Гуаканагари напал касик соседней области по имени Каонабо: сжег селение и ранил Гуаканагари в бою.

Как ни печальны были эти известия, но хоть какая-то информация немного успокоила Колумба. Он не сомневался, что оставшиеся в живых матросы поспешат вернуться, как только узнают о его прибытии, и расскажут всю правду о случившемся. Но наутро Колумба ждало еще большее огорчение. От форта Навидад остались одни развалины со следами пожарища. Кое-где виднелись обломки разбитых сундуков и клочки одежды европейцев, а неподалеку от крепости было найдено одиннадцать зарытых в землю тел, оказавшихся трупами испанцев.

О том, что произошло за время его отсутствия в форту Навидад, Колумб узнал через несколько дней от касика Гуаканагари, которого нашел больным в одном из отдаленных селений. («Гуаканагари сообщил, — пишет Бартоломе Лас Касас, — что христиане погибли потому, что, как только адмирал покинул их, они стали ссориться между собой. У них возникли нелады, и эти люди принялись отнимать жен у их мужей, и каждый из них отправлялся добывать золото сам и только для себя. Группа бискайцев соединилась против всех остальных христиан, а затем все они рассеялись по стране и там за свои провинности и дурные поступки были убиты».)*

Колумб поверил Гуаканагари, хотя подозревал, что в истреблении испанцев принимали участие также и индейцы его племени. Но, не желая до поры до времени портить с ними отношения, он пригласил касика в свой лагерь и снова устроил празднество в его честь. Касика привели в изумление лошади, которых он никогда прежде не видел, а искусство верховой езды вызвало его неподдельный восторг. Несмотря на то, что многие спутники Колумба настоятельно советовали задержать Гуаканагари, чтобы с его помощью найти виновных, Колумб не последовал этому совету и приказал касика отпустить. По-видимому, тот почувствовал что-то недоброе, так как на следующий день куда-то исчез и не показывался на глаза. С тех пор отношения между индейцами и испанцами стали заметно ухудшаться.