Отыскивая подходящее место, я обнаружил небольшую ровную площадку на склоне высокого холма, спускавшегося к ней крутым обрывом, так что никто не мог напасть на меня сверху. В этой отвесной стене находилось небольшое углубление, похожее на вход в пещеру, но на самом деле никакой пещеры там не было.

Я решил поставить палатку на этой зеленой полянке, возле самого углубления. До этого я начертил перед углублением полукруг ярдов [9] двадцать в диаметре.

По этой линии я забил в землю два ряда крепких кольев, заглубив их так, чтобы они стояли намертво. Они возвышались над землей примерно на пять с половиной футов. Верхушки кольев я заострил. Расстояние между двумя рядами кольев составляло не более шести дюймов, [10] и эта ограда получилась столь надежной, что преодолеть ее не смог бы ни человек, ни зверь. Ее сооружение отняло у меня много времени и труда, потому что надо было срубить деревья, чтобы сделать из них колья, принести их из леса и забить в землю, но я считал, что не зря потратил время, обезопасив мое жилище от зверя.

Я не стал делать калитку в ограде, устроив перелаз для входа в мою резиденцию, и когда я забирался внутрь ограды, то втягивал лестницу за собой. Так я отгородился и защитил себя от внешнего мира и поэтому спокойно спал по ночам.

В эту ограду, или укрепление, я с неимоверным трудом перетащил свои богатства: провизию, оружие и все прочие вещи, о которых рассказывал ранее. Последние три дня этих занятий пришлись на полнолуние, и от этого мое новоселье отсрочилось, ибо я не мог допустить, чтобы зверь вырвался на свободу внутри ограды или же в то время, когда я перетаскивал мои сокровища.

Я разбил большую палатку, сделав ее двойной для защиты от дождей, то есть сначала поставил палатку поменьше, а над ней — еще одну, побольше, и накрыл последнюю сверху куском просмоленной парусины, захваченной мною с корабля. И теперь я спал уже не на тюфяке, брошенном прямо на землю, а в очень удобном гамаке, принадлежавшем помощнику капитана. Многие годы, лежа в нем по ночам, когда не было полнолуния, я вспоминал его лицо в момент, когда на него набросился зверь. Нельзя было допускать, чтобы зверь убил человека, и часто отец говорил мне, что воспоминания о подобных событиях преследуют всю жизнь.

Я начал рыть пещеру в обрыве, вынося камни и грунт через палатку в дворик и складывал их внутри ограды, благодаря чему почва в дворике поднялась фута на полтора. Так позади палатки у меня появилась пещера, служившая мне своеобразным погребом. Понадобилось много дней и много труда, чтобы закончить все эти работы. Поэтому мне придется рассказать о некоторых случившихся за это время событиях, которые занимали мои мысли.

Когда я собирался ставить палатку и рыть пещеру, небо затянуло черной тучей, и хлынул проливной дождь. Потом блеснула молния, и раздался ужасный раскат грома, ее естественное последствие. Меня испугала не столько сама молния, сколько мысль, быстрее молнии промелькнувшая в моем мозгу: «Порох!» У меня замерло сердце, когда я подумал, что весь мой порох может быть уничтожен одним ударом молнии. Впрочем, если бы порох взорвался, то, наверное, я уже никогда бы об этом не узнал.

Этот случай произвел на меня такое сильное впечатление, что, как только гроза прекратилась, я отложил на время все работы по устройству и укреплению моего жилища и принялся делать мешочки и ящики для пороха. Я решил разделить его на части и разложить их на хранение по разным местам, чтобы порох ни в коем случае не мог вспыхнуть весь сразу и чтобы отдельные его порции не могли воспламениться друг от друга. На эту работу у меня ушло почти две недели. Всего пороха у меня было около 240 сорока фунтов, и я разложил его весь по мешочкам и ящикам, разделив, по крайней мере, на сто частей. Что касается бочонка с подмокшим порохом, то я не видел в нем никакой опасности и потому поставил в пещеру, которую я мысленно называл кухней. Весь остальной порох я спрятал в углубления между камнями, где он не мог намокнуть, и тщательно отметил каждое место.

Занимаясь всеми этими делами, я, по крайней мере раз в день, выходил на прогулку, прихватив с собой ружье, отчасти ради развлечения, отчасти чтобы подстрелить какую-нибудь съедобную дичь, а также ознакомиться с тем, что имелось на острове. В первую же прогулку я обнаружил, что на острове водятся козы, что меня несказанно обрадовало, и я вспомнил, что в первые ночи, проведенные мною на острове, зверь зарезал именно такое животное. Беда была в том, что эти козы были страшно пугливы, чутки и проворны, так что незаметно приблизиться к ним было невероятно сложно. Впрочем, меня это не смутило; я был уверен, что рано или поздно подстрелю одну из них. Так оно и вышло. С первого же выстрела по стаду я убил козу, при которой была крохотная козочка-сосунок, что искренне меня опечалило. Но когда взрослое животное рухнуло на землю, малышка осталась стоять рядом с ней, пока я не подошел и не взвалил себе на плечи тушу. Более того, когда я потащил прочь убитую козу, козочка последовала за мной до самой моей ограды. Я скинул взрослую козу на землю, а малышку взял на руки и перенес через изгородь, надеясь, что смогу приручить ее. Но она отказывалась принимать пищу, испуганная запахом зверя. Поэтому пришлось ее убить и съесть. Мне надолго хватило мяса этих двух животных, потому что ел я понемногу, стараясь растянуть свои запасы, в особенности хлеб, на как можно более длительное время.

Это также было большим утешением, потому что отец всегда говорил мне, что зверь должен охотиться и питаться, ибо такова его природа. Когда члены нашей семьи время от времени принуждены сажать на цепь своих зверей, не позволяя им следовать зову природы, то звери злятся и мстят тем, в ком они живут. Ранее я опасался, что в условиях, когда мне не на кого охотиться и нечего есть, мой зверь уничтожит все, что я создал на этом острове.

После того, как я окончательно обустроился в новом жилище, мне было необходимо соорудить какой-нибудь очаг, чтобы можно было бы разводить огонь, а также запастись дровами. О том, как я справился с этой задачей, равно как и о том, как я увеличил свой погреб и как постепенно окружил себя некоторыми удобствами, я подробно расскажу в другом месте, теперь же мне хотелось бы поговорить о себе, рассказать, какие мысли в то время меня посещали. А их, как вы понимаете, было немало.

Положение, в котором я оказался, рисовалось мне в самом мрачном свете. Буря забросила меня на необитаемый остров, лежавший далеко от тех мест, в которые направлялся наш корабль, в сотнях лиг от обычных морских торговых путей, и у меня имелись все основания думать, что Небу было угодно, чтобы я окончил свои дни в этом безлюдном месте. При этой мысли обильные слезы струились у меня по щекам, и не раз я с недоумением вопрошал себя: почему Провидение губит свои же творения, обрекая их на подобные несчастья, оставляя без всякой поддержки и повергая их в такое отчаяние, что едва ли имело смысл быть благодарным Ему за такую жизнь.