— Примерь, вдруг не подойдет, — сказал Перевощиков, улыбаясь.

— Начинаешь шутить? Значит, все налаживается.

И опять она надела кольцо, и опять они уединились в комнате отдыха, и все было еще лучше, чем в предыдущую пятницу.

— Завтра же все скажу жене, — пообещал Петр Сергеевич.

— Разве еще не сказал?

— Пусть свадьба пройдет.

— А, да, свадьба. По второму разу гулять будете?

— А как иначе? Получается ведь, что ничего не было.

— Ладно. Поеду. И жду тебя. Очень жду.

Перевощиков поцеловал ее на прощанье. Бог ты мой, сколько лет до Киры он так не целовался, не чувствовал так женских губ! Вся в них суть, больше, чем в любом другом месте, потому что другие места далеки от глаз Киры, от ее мозга, а ведь именно это он больше всего любит — ее глаза и то, что в ее уме. С женой так давно не было, последние поцелуи, о которых он помнит, осуществлялись даже не губами, а челюстью: приблизишь свое лицо, вдавишься в ее лицо, ну и как бы обряд исполнен. Хотя иногда и не без нежности, не такой уж он подлец, чтобы жить с нелюбимой женщиной, он ее по-своему любит — до сих пор. И сейчас, проводив Киру, подумал о жене с ласковостью. Позвонил:

— Ну что, собираетесь?

Она сразу поняла, о чем речь.

— Да, Настя успокоилась уже. И Анатолий приехал, очень поддержал.

— Умницы мои!

После этого звонок Столпцову:

— Игорь Анатольевич, я жду. Ситуация, конечно, нелепая, но врагу не сдается наш гордый «Варяг». Хотя и тонет. Приезжай, выпьем.

— Выпить надо, — согласился Столпцов. — Выпивка проясняет. В смысле, тебе иногда уже все равно, в прошлом ты, в настоящем или в будущем.

И Столпцов приехал, и Перевощиков достал ту самую запыленную бутылку раритетного коньяка, которую привез из Франции, где побывал в одноименном городе (то есть городе Коньяк), и которую они с Игорем Анатольевичем накануне уже распили.

И они опять стали пить этот коньяк, с каждой минутой относясь к тому, что произошло, всё легче и легче.

Но тут прозвенел звонок телефона, стоящего на дубовом столе. Это был прямой телефон, не через секретаршу, соединенный с Москвой.

Перевощиков снял трубку:

— Да, Гедимин Львович?

Столпцов насторожился. Гедимин Львович Милозверев — человек, от которого зависели судьбы многих людей, а Перевощиков и Столпцов были при любой раздаче первыми в очереди: Милозверев являлся фактическим владельцем ГОПа и, следовательно, всего Рупьевска.

Милозверев что-то говорил, Петр Сергеевич слушал.

— Обязательно разберусь, Гедимин Львович. Но вы же понимаете… Нет, я не оправдываюсь… Разберусь, конечно…

Положив трубку, Перевощиков сказал протрезвевшим голосом:

— В пятницу вечерним поездом к Гедимину поехал Иванченко. С портфелем.

Столпцов кивнул. Он понимал, с каким портфелем поехал Иванченко.

— В субботу утром, шестого, он приехал и позвонил Гедимину. Но в субботу Гедимин был занят, и они договорились на воскресенье, на седьмое. Улавливаешь? Встретиться в определенном месте и… Так вот, Гедимин сегодня ждал, но Иванченко не приехал. Гедимин в претензии. Ему как раз очень нужны… Ему нужно то, что должен был передать Иванченко. Иванченко нет. Портфеля нет.

— И странно, если бы он был, ведь сегодня-то не воскресенье! Пятое, а не седьмое!

— Я пытался ему объяснить. Но такое ощущение, что Гедимин этого или не знает, или не хочет знать. Воскресенье, пятница, портфель обещали — должен быть. И весь разговор.

Тут в кабинет постучали. Стучаться так к Перевощикову не может никто, даже секретарша. Предварительное общение — только через телефон. Значит — что-то неординарное.

— Да! — крикнул Перевощиков.

Тихо вошел неприметный серый человек. Это и был Иванченко.

— Петр Сергеевич… — начал он.

— Без предисловий!

— Все было нормально. Приехал, позвонил…

— Уже знаю.

— Короче, назначили на воскресенье, я проснулся…

— А портфеля нет?

— Нет. И портфеля нет, и вообще, смотрю, а я дома, хотя заснул в Москве, в гостинице. Чуть с ума не сошел, такой был шок, Петр Сергеевич, — пожаловался Иванченко. — А потом жена объяснила, что сегодня пятница, что я позавчера вечером уезжал, а сегодня ночью она меня обнаружила с собой. В супружеской, так сказать, постели.

— Хорошо, что не в чужой. А могло быть и так: ты просыпаешься, а с вами третий!

— Какой третий?

Перевощиков не стал объяснять туповатому Иванченко нюансы своего тонкого юмора. Он встал, подошел к сейфу, набрал комбинацию цифр, открыл дверцу и достал оттуда портфель.

Иванченко выдохнул, будто вынырнул из водной глубины, сел на стул и начал медленно розоветь. Правда, через некоторое время снова стал нормально серым.

— И что теперь? — спросил он.

— Как что? Опять повезешь!