Старому секретарю было особенно трудно – слезы умиления текли из его глаз, но смахнуть он их не мог – руки-то были заняты драгоценной ношей. К тому же библиотекарь чувствовал на себе всеобщее внимание… Даже сестры герцога затихли, скрестив взгляды на ребенке…

Никто не обратил внимания на Фуксию, хотя она совершила чудовищную дерзость – отошла к нянюшке, поскольку ей не хотелось стоять рядом с теткой Клариссой, которая то и дело шипела ей:

– Не опускай глаза. Смотри вперед. Моего брата, что ли, крестят?

Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения девочки, были слова:

– Конечно, ты ни разу не зашла навестить меня, хотя мы родные. Но все потому, что я сама об этом тебя не просила.

После чего Кларисса торопливо покосилась в сторону Гертруды, чтобы убедиться в отсутствии внимания противницы к своей персоне. Конечно, Гертруда не смотрела на золовку. И потому сестра герцога продолжала вещать:

– Конечно, милая, мы с тетей Корой тоже были когда-то в твоем возрасте, потому знаем, что на девочек часто находят судороги. То рука, то нога, знаешь ли…

Скрипучий голос тетки настойчиво лез в уши, и Фуксия отвернулась в сторону, давая понять Клариссе, что сейчас у всех есть более важные дела. Но не тут-то было.

– Тетя Кларисса права, – раздался голос Коры, – нам действительно приходилось несладко. Впрочем, сейчас тоже не легче. Что поделаешь – такова реальность. А почему, милая, у тебя такие черные волосы? Даже слишком черные, я бы сказала? Зря ты надела белое платье – так волосы кажутся еще чернее.

Фуксия дернулась, но ничего не сказала. Очевидно, тетки восприняли это как согласие с их словами. И потому Кора не стерпела: наклонившись почти к самому уху девочки, она прошептала:

– Мы терпеть не можем твою мамашу.

Фуксия вначале подумала, что ослышалась. Однако Кларисса, надвинувшись с другой стороны, подтвердила:

– В самом деле, она такая дрянь.

Этого Фуксия уже перенести не могла. И потом, если тетки запросто позволяют себе нарушать церемонию крещения, что же говорить о ней. Возмущенно дернув плечами, она отошла к нянюшке, которая к тому времени уже была освобождена от обязанности нести виновника торжества. Фуксия уставилась на Саурдаста, который как раз держал над столом в раскрытой книге ее брата. Отец скромно стоял позади.

Между тем сам Саурдаст, с честью проведя очередную часть церемонии, позволил себе на минуту отвлечься и окинуть взглядом родных крестника. Старик был шокирован – от благопристойного полукруга ничего не осталось. На свое место возвратился герцог, да его супруга стояла как прежде – но не столько из желания соблюсти приличия, сколько из-за полного безразличия, ясно читаемого на ее лице. Но зато все остальные словно с ума посходили. Прунскваллер беззастенчиво разглядывал цветы в вазах, Фуксия, дрянная девчонка, отошла к нянюшке, золовки его сиятельства тоже сошли с указанных мест у стола и, что-то нашептывая друг другу, недоброжелательно смотрели в сторону племянницы. Нечего сказать – хороши. И это называется аристократия. Однако досада одолевала Саурдаста не более нескольких секунд – не хватало только сорваться и ему, тогда все точно пойдет прахом.

Но если церемония нарушена один раз, то и дальше все идет наперекосяк. Саурдаст принялся медленно опускать книгу с лежащим на ней ребенком на стол. В это время старик случайно глянул на сестер герцога и заметил, как те обмениваются ехидными ухмылками – непонятно только, на чей счет. Это было уже выше сил старика. Пальцы его неожиданно онемели, и книга накренилась вниз, младенец заскользил на пол, вырвав в попытке зацепиться лист, совершая тем самым первый в своей жизни богохульный поступок. Металлическая корона жалобно звякнула о ножку стола. Первой опомнилась, как всегда, нянюшка. С воплем: «Ах ты, Боже мой!» – старуха кинулась к заходящемуся рыданиями малышу. Саурдаст готов был сквозь землю провалиться – он все еще сжимал в пальцах злополучную книгу.

Доктор Прунскваллер, согнувшийся, словно вопросительный знак, резко повернулся в сторону госпожи Гертруды, готовый прийти на помощь, случись с нею что. Глаза герцогини по-прежнему ничего не выражали, и эскулап задребезжал:

– О, они же как мячики, прыгучие, упали, но не ничего с ними не случилось. Ах, вот так, ха-ха!

– Что вы такое болтаете о людях, – вспыхнула женщина.

– Я говорю всего лишь о вашем сынишке, сударыня. Он же упал на пол, и с ним ничего не…

– Упал? – хрипло переспросила герцогиня. – Но куда?

– Ха-ха, ха-ха, ваше сиятельство, он свалился на пол. Конечно, на пол – в этом не может быть никакого сомнения. Вы слышите этот полный трагизма крик? Он, он, ваше чадо, ваша кровинка. Ах, этот пол, разрази его господь. Хорошо еще, что между, сиятельным телом вашего младенца и варварской натурой пола кто-то догадался подстелить толстый ковер. Ха-ха.

– А, так вот почему такой переполох, – женщина равнодушно повела плечами, скармливая при этом своей птичке очередную порцию хлебных крошек.