Настырные китайцы. Она начала плакать, думая о своем муже Джеффе, которого не видела уже много лет. Почему она о нем плачет, спрашивала себя Викки и поняла, что плачет о себе, о девушке, которой она была, когда позволила отцу втянуть себя в замужество. Глупая девчонка, которая до сих пор задирает голову так, что он всегда может щелкнуть ее по носу. Ее жизнь могла бы сложиться по-другому, если бы она осталась в Нью-Йорке после окончания колледжа и занималась своей собственной карьерой. Она могла преуспеть и вернулась бы домой как равная, вместо того чтобы склеивать осколки его треснувшей империи.

Хьюго никогда не узнает, как они горюют о нем, думала она с горечью. Бедная Фиона. Бедные дети. Трудно представить, что 1997-й может быть еще хуже 1996-го, но Викки знала, что так оно и будет. На этой мысли самообладание опять покинуло ее, и Викки почувствовала, как внутри ее нарастают глубокие рыдания и сотрясают все тело.

Это просто разрядка после того, как она очертя голову бежала к матери — лишь бы увидеть ее и узнать, что с ней все в порядке, говорила она себе. Совершенно нормальная реакция, твердила она, запоздалый отклик. Беда в том, что она становилась раздавленной запоздалыми откликами на все ужасные события, случившиеся в прошедшем году. Слишком уж много их было. Она пыталась сопротивляться этой боли, защититься пивом. Но дело зашло слишком далеко, и зубы ее застучали по горлышку бутылки, когда громкие рыданья потрясли ее до самой глубины.

Мать заворочалась.

Она была одинока, но не так, как мать, и меньше всего на свете хотела разбудить ее. Викки еле слышно встала, выключила свет, вышла в коридор и пошла в самую большую каюту. Она нашла там штормовку матери и, накинув ее поверх вечернего платья, пошла на палубу, думая, что ночной воздух поможет ей освежить голову от тяжелых мыслей.

Слезы по-прежнему комом стояли в горле, и поэтому Викки пошла на нос — подальше от каюты Салли, и теперь, если опять она заплачет, она не помешает матери и сможет плакать вволю. Она села на палубу, прижавшись спиной к мачте, и стала смотреть на темные силуэты джонок вокруг; все еще сжимая бутылку с недопитым пивом, она, как ребенок, ждала, когда хоть что-то заполнит пустоту внутри.

Викки не знала, сколько просидела, но она, должно быть, задремала, потому что неожиданно проснулась, почти окостеневшая и промерзшая. Она попыталась узнать, который час, но не могла разглядеть в темноте циферблат своих часиков.

Она услышала гул машин вдалеке. Значит, они расчистили набережную и движение возобновилось. Если не считать этого, стояла почти полная тишина, словно город просто поглотил смутьянов. Что бы ни распалило их, с этим было покончено ночью. Где-то в гуще джонок, сампанов и яхт она расслышала, как заработал мотор со спокойною вескостью.

К нему присоединился второй мотор, и они работали какое-то время на малых оборотах, оживая, звуча все ровнее, а потом одновременно включилась передача. Посмотрев на канал, Викки увидела в отдалении пару мачт, двигавшихся к ней на фоне полотнища освещенного неоном неба.

Не лучшее время для плавания, подумала Викки, — все на борту наверняка пьяны, включая матросов. Но пока мачты приближались, она не слышала ни музыки, ни выкриков с вечеринки, ни Смеха — только ровный гул моторов.

Полная любопытства, Викки пошла вперед по носу «Вихря» на узкую, нависшую над водой площадку и, к своему удивлению, увидела хорошо различимые мачты «Мандалая» — яхты, которую купил отец после того, как «Вихрь» остался матери. На бывшей верфи Макфаркаров «Мандалай» — почти близнеца его любимого «Вихря» — построили для одной четы; они продали потом ее Дункану, когда купили себе большую яхту, сколотив приличное состояние на импорте ирландского виски в Гонконг, неожиданно почувствовав прилив нежности ко всему кельтскому.

Яхта плыла без огней, и Викки была уже готова бежать вниз и радировать морской полиции, что кто-то пытается украсть шхуну. Но потом при свете, лившемся из рулевой рубки рыбачьей джонки, она узнала фигуру отца, которую невозможно было спутать ни с кем. Он стоял у штурвала. Заинтригованная, Викки смотрела, как он подплывал все ближе. Эта ночь мало подходила для импровизированных прогулок. Она была холодной и сырой, туман клубился, и вряд ли Вивиан захотела бы развеяться подобным образом. Вторая фигура появилась откуда-то из-за бизань-мачты, и по ее силуэту Викки поняла, что это не Вивиан; вероятнее всего, это был Бэк До Пин, новый матрос отца, — ушлый контрабандист, которого не нанял бы никто другой.

Викки наклонилась через поручни и хотела окликнуть отца, но воспоминания о том, как он не взял ее с собой, когда встречался с капитаном красной джонки, были еще свежи. Он просто солжет ей, если она спросит, куда он плывет посреди ночи.

На минуту ей пришла в голову дикая мысль — поплыть за ним. Но потребуется слишком много времени, чтобы найти Ай Цзи и раскачать «Вихрь» к плаванию. Да и кроме того, радар не просто так вращался на верхушке мачты «Мандалая». Даже если она и отыщет его в тумане, отец непременно заинтересуется источником свирепых всполохов на его экране.