— Ради бога, Александр Густавович, объясните мне, что происходит?

— Знаете, что задумали так называемые подпольщики? — начальник контрразведки попытался говорить в заданном ранее тоне, но, натолкнувшись на нетерпеливый и холодный взгляд Астахова, закончил совсем иначе, тоном доклада: — Используя пробольшевистски настроенных моряков, они собирались поднять в открытом море бунт и угнать караваны к красным!

Астахов почувствовал, что задыхается, все оборвалось в нем: операция, потребовавшая столько сил, сорвалась в тот момент, когда успех ее казался пред-решенным…

По-своему истолковав его состояние, Туманов поспешил сказать:

— Право, Василий Степанович, волноваться незачем! Теперь все позади: экипажи будут заменены. Это несложно: дипломированные инженеры с радостью станут к топкам, найдутся сотни желающих покинуть Севастополь… В общем, через день-два караваны выйдут в море и придут в порт назначения!

Астахов слушал начальника контрразведки, сжимая в бессильной ярости кулаки… Круто развернувшись, провожаемый удивленными взглядами, пошел к поджидавшей его коляске: сейчас ему необходимо было одиночество.

Он думал: «Теперь остается последнее — любым способом надо помешать белым вывести караваны из Севастополя».

Продержаться до прихода Красной Армии, — таким было решение. Для того, чтобы осуществить его, требовался Бондаренко…

Выслушав невеселые новости, Бондаренко какое-то время сидел неподвижно, будто окаменев, но когда заговорил, не было в его словах бесполезных теперь эмоций — Бондаренко начал речь с главного:

— Караваны мы придержим: расплавим подшипники в машинах. А когда дело до последнего момента дойдет, поднимем рабочих порта.

Астахов верил в Бондаренко. Знал, что тот сделает все необходимое. И все-таки тревога не отпускала его.

Штурм перекопских укреплений, считавшихся неприступными, был начат в третью годовщину Великого Октября. К 11 ноября на Перекопском перешейке сложилась обстановка довольно сложная: красные части и врангелевские полки, добившись успеха на противоположных флангах, угрожая друг другу ударами по тылам, стремились удержаться на занятых рубежах. Атаки сменялись контратаками, временный успех — неудачей…

На одном из участков, исчерпав все свои возможности, обе стороны бросили в бой последние, тщательно сберегаемые прежде резервы: белые — сводную бригаду юнкеров, красные — сводную бригаду курсантов. Вместе с красными курсантами шел и чекист Николай Журба…

Одна за другой выкатывались из окопов молчаливые цепи. Ровная, чистая, без малейшего укрытия степь разделяла их.

Замолкли пушки. Притихли пулеметы. В неестественно странной, тревожной, опасной тишине шли навстречу друг другу цепи… Трудно было предсказать исход этого боя, но Справедливость — та высшая Справедливость, что движет вперед историю, уже предопределила исход войны, назначив в награду одним бессмертие, осудив других бесславием.

И вот идут они — враги, сжимают винтовки побелевшими от напряжения пальцами…

В тот же день командующий Южным фронтом Михаил Васильевич Фрунзе, стремясь остановить ненужное кровопролитие, обратился по радио к Врангелю с предложением прекратить сопротивление, сообщил условия…,

«Если противник примет их, — писал В. И. Ленин в телеграмме командующему Южфронтом, — то надо реально обеспечить взятие флота и невыпуск ни одного судна; если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их, и нужно расправиться беспощадно».

Врангель, скрывая предложение советского командования от своих солдат, не ответил Фрунзе: он все еще надеялся на что-то…

И тогда командующий Южфронтом, в полном соответствии со своим планом, приказал продолжить решительное наступление одновременно в двух направлениях- через Перекопский перешеек и Чонгар. Не выдержав сокрушительных, тщательно подготовленных ударов, белогвардейцы обратились в бегство…

Упав на колени, замер перед амвоном барон Врангель.

Гулким эхом отдается в соборе могучий бас епископа Вениамина: «Дерзай, вождь! И ты победишь, ибо ты — Петр, что означает — камень, опора…» И хор, ликуя, подхватывает: «Боярину Петру — слава! Во веки веков — слава!..»

Бесславный генерал Врангель поднял голову и открыл глаза — один он был в пустом полутемном соборе. Лишь где-то у входа, далеко за спиной, стояли, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, сверкая обесцененным золотом погон, генералы. Как никогда, был одинок он в прощальной своей молитве…

Вот молится он и не понять сразу: то ли клянется Врангель вернуться сюда с огнем и мечом, то ли корит равнодушно взирающих на него святых…

Прерывая молитву, торопливо подходит к нему генерал Артифексов, что-то шепчет на ухо, и Врангель отдает в соборной тиши один из самых черных своих приказов: взорвать минные погреба и склады боеприпасов. Этот взрыв должен был уничтожить едва ли не половину Севастополя…