Шрифт:
— Что это? — повторил Гобдоу.
— Пара натуральных магических ингибиторов, — объяснил Артемис. — Замедлителей роста, растворенных в животном жире. Мерзкая смесь, должен заметить. И мне очень жаль, что придется окунуть в нее моего брата — он так любит эти ботинки. Мы окунем его, и жир поглотит твою душу. Майлс вынырнет невредимым, а ты до конца вечности окажешься в аду. Не совсем та награда, которую ты рассчитывал получить за свою жертву.
В бочке что-то зашипело, и из нее вылетел сноп мелких электрических искр.
— Что это? — в третий раз спросил Гобдоу, и на этот раз от ужаса его голос поднялся на целую октаву.
— А, это второй магический ингибитор. Я попросил своего приятеля-гнома плюнуть в бочку, для пикантности.
Гобдоу удалось освободить одну руку, и теперь он колотил ею по бицепсу Батлера. С таким же успехом он мог колотить по булыжнику.
— Я ничего не скажу вам, — заявил Гобдоу, но его маленький подбородок трясся от страха.
Артемис ухватился за голени Гобдоу так, чтобы они без помех пролезли в бочку.
— Знаю. Мне обо всем расскажет Майлс. Мне жаль, что приходится сделать это, Гобдоу. Ты был храбрым воином.
— Значит, все-таки не Гобдоу Легковерным?
— Нет, — признался Артемис. — Это я выдумал, чтобы заставить тебя раскрыться. Я хотел удостовериться.
Все это время Холли подталкивала Артемиса локтем.
— Берсерк, слушай меня, — сказала она. — Я знаю, что ты связан с Опал чарами и не можешь предать ее, но этого мальчика мы по-любому погрузим в бочку. Так что освобождай его тело и катись в свое посмертие. Больше тебе здесь делать нечего. Для грозного берсерка наступил бесславный конец.
Гобдоу обмяк в руках Батлера.
— Десять тысяч лет. Как много поколений.
Холли притронулась к щеке Гобдоу.
— Ты сделал все, что от тебя требовалось. Отправиться теперь на покой — это не предательство.
— А может, этот человек просто играет со мной? Может, блефует?
— Бочка — не блеф, — передернула плечами Холли. — Однажды Опал заточила меня в ней. Я чувствовала себя так, словно моя душа больна. Спасайся, прошу тебя.
Артемис кивнул в сторону Батлера.
— Ладно, не будем откладывать. Погружай его.
Батлер крепко обхватил Гобдоу за плечи и начал медленно наклонять его.
— Погоди, Артемис! — крикнула Холли. — Ведь это эльфийский герой.
— Мне очень жаль, Холли, но у нас больше нет времени.
Пятки Гобдоу коснулись жира, и тут же вокруг ног берсерка, словно дикий виноград, обвились туманные усики. Теперь он понял, что это в самом деле не блеф. Его душа будет навеки заточена в этом ужасном жире.
— Прости меня, Оро, — сказал он, поднимая свои глаза к небу.
Душа Гобдоу покинула тело Майлса и, отливая серебром, взлетела в воздух.
Несколько мгновений она висела и казалась сконфуженной и встревоженной, затем луч света упал ей на грудь и начал сворачиваться, словно маленький циклон. И тогда Гобдоу улыбнулся, и вековые морщины стерлись с его лица. Вращающийся свет с каждым новым оборотом становился все ярче, захватывая расходящимися волнами руки, ноги, торс и, наконец, лицо Гобдоу — оно при этом приобрело выражение, которое можно назвать выражением блаженства.
Со стороны невозможно было смотреть на это становящееся призрачным лицо, не чувствуя зависти.
«Блаженство, — подумал Артемис. — Достигну ли когда-нибудь такого же состояния я сам?»
Торжественность момента нарушил Майлс, который яростно заболтал своими ножками, разбрызгивая капли жира.
— Артемис! Вынь меня отсюда! — потребовал он. — Это мои любимые мокасины!
Артемис улыбнулся. Его младший брат вернулся и полностью взял под контроль свое сознание.
Майлс не начинал говорить до тех пор, пока не вытер тщательно влажной тряпкой свои любимые мокасины.
— Этот эльф таскался по какой-то дряни в моих ботинках, — жаловался он, допивая второй бокал сока акай. — Это же настоящие лайковые мокасины, Арти.
— Он не по годам развит, не так ли? — прошептал Артемис краешком губ.
— Кто бы спорил, — шепнул в ответ за его спиной Батлер.
Артемис подхватил Майлса и усадил его на край стола.
— Хорошо, малыш. Я хочу, чтобы ты рассказал мне все, что ты помнишь о своем похищении. Твои воспоминания скоро начнут рассеиваться. Это означает…
— Я знаю, что означает «рассеиваться», Арти. Мне, слава богу, уже не три года.
По своему долгому опыту Холли знала, что криком ни Майлса, ни Артемиса поторопить невозможно, но знала она и то, что от этого станет легче ей самой. Холли чувствовала себя опустошенной и вывалянной в грязи после того, что она сделала с одним из самых блистательных воинов своего народца. Прикрикнуть на Грязных мальчишек — именно то, что нужно ей сейчас, чтобы слегка утешиться.