— Буэн дия, сеньор!

— Буэн дия! — обернулся он ко мне, вопросительно глядя на меня.

— Я тут был вчера на последнем сеансе и потерял одну вещицу. Вы позволите мне пройти к тому месту, где я сидел?

— Пожалуйста, сеньор, проходите. Только в зале пока еще темно, поэтому возьмите фонарик. — Он извлек из кармана своей куртки маленький фонарик и подал мне его.

Я прошел прямо к своему месту. В луче фонарика блеснула пуговичка от заднего кармана моих брюк, но записной книжки не было. Положив пуговичку в карман, я лег на покрытый паласом пол и стал при помощи фонарика лихорадочно осматривать прилегающее пространство. На сером ковровом покрытии ничего не было. Лицо покрылось испариной. Наклонившись над откидным сиденьем, я направил лучик фонарика между сиденьем и массивным подлокотником кресла. «Вот же она, черт бы ее подрал!» — возопил я про себя. В узком промежутке, в том месте, где откидное сиденье крепилось к боковине, тускло поблескивал позолоченный корешок злополучной книжечки. Двумя пальцами я не без труда извлек книжечку из щели и, поцеловав ее, сунул в карман.

— Ну что, нашли? — спросил служитель кинотеатра, который к тому времени уже зажег огни в зале и с веником и совком в руках приступал к уборке.

— Нашел, нашел, сеньор, мучас грасиас, — сказал я, возвращая фонарик.

Мне хотелось расцеловать от радости этого креола, скромного служителя провинциального кинотеатра в курортном городе Никочеа.

Попетляв для очистки совести по узким улицам портовой части города, я направился в отель. Дверь скрипнула, и я встретился с напряженным, полным тревоги взглядом жены. Вытащив книжицу из кармана, я молча продемонстрировал ее «Весте», и она облегченно вздохнула:

— И «начинка»?

— И «начинка» там же, — сказал я, осторожно извлекая крошечные листочки шифра.

— Я же говорила, что утро вечера мудренее.

За завтраком шустренькая дочка Крамеров заметила:

— А наш сеньор Лэд уже начинает седеть.

— Все мы начинаем седеть, стоит перевалить за тридцать, — отвечал я.

Вернувшись в номер, я посмотрелся в зеркало и действительно обнаружил седую прядь волос, которой раньше не было.

А назавтра мы возвращались в Буэнос-Айрес. Крамеры оставались еще на неделю. Ехать решили в ночь, чтобы избежать жары и дорожных пробок на подступах к столице. Глубокой ночью, примерно на пол-пути, мы остановились на обочине шоссе немного размяться и выпить кофе из термоса. Было два часа ночи. В кромешной тьме в ночной свежести яростно трещали цикады, которым утробно вторили лягушки в близлежащем болоте. «Веста» стояла рядом с машиной, допивая кофе. Вдалеке на пустынном шоссе показались фары приближавшейся машины. Это был огромный грузовой полуприцеп, который с воем пронесся мимо и осветил нас на мгновение светом фар, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы водители грузовика оценили обстановку: мы совершенно одни, женщина молода, хороша собой и к тому же блондинка. Завизжали тормоза, замолк дизельный мотор, погасли многочисленные габаритные огни на крыше кабины. Наступила тишина. Даже цикады замолкли.

— Лэд, они бегут к нам! — воскликнула «Веста». В тишине на шоссе слышался топот бегущих мужчин. — Они уже совсем рядом!

— Быстро в машину! — сказал я жене.

Двигатель запустился с полуоборота, и мы, не зажигая огней (водители-дальнобойщики, как правило, вооружены и могли стрелять по огням), выехали на шоссе и мгновенно набрали скорость, оставив преследователей с носом.

Рассекая фарами ночную тьму, машина неслась по шоссе на Буэнос-Айрес. Впереди пас ждала работа и… Пути господни, которые, как говорят, неисповедимы. Для разведчиков-нелегалов — тем более.

А результатом нашей работы в баре и поездки в Барилоче, в частности, было проведение Центром успешной операции. Но об этом мы узнали случайно лишь много лет спустя. У разведки свои законы, и тайны свои она хранить умеет. И если что-либо становится достоянием гласности, пусть через много лет, это может нанести серьезный ущерб, как моральный, так и физический, нашим друзьям или их родственникам.

Надо отдать должное, «Веста» была водителем отменным, хорошо ориентировалась в жутком круговороте уличного движения Буэнос-Айреса. Но иногда усталость брала свое. Однажды после трудного рабочего дня, далеко за полночь, мы возвращались домой. «Веста» была за рулем и пару раз «куснула» на повороте угол тротуара. Тут бы мне ее и сменить, но я лишь отругал ее за небрежность. А когда мы подъехали к воротам большого гаража, где оставляли на ночь машину, она вместо тормоза нажала на педаль газа. Машина, словно молодой бычок, прыгнула вперед и с грохотом врезалась передним бампером в стальную гофрированную штору, служившую воротами в гараж. Занавес от удара заклинило. «Веста» ужасно расстроилась, а я тем временем, почесывая затылок, ходил вокруг машины, успокаивая жену тем, что вмятина на машине пустяковая, а вот что касается ворот… Как же их теперь открыть? К нам, одеваясь на ходу, уже шел хозяин гаража, живший в доме напротив. Оп был разбужен грохотом, выглянул в окно, увидел огни нашей машины и поспешил к нам на помощь. Подошел и брат хозяина. В свете фар мы все вместе при помощи кувалды, лома и домкрата, провозившись около часа, кое-как выправили штору, приподняв стальной занавес ровно на столько, чтобы прошла наша машина. И никакого ворчания, никакого упрека со стороны хозяина. Даже от компенсации за нанесенный ущерб отказался.

«Ерунда это все, — сказал он. — Вы — мои хорошие клиенты, а это — главное».

— Видишь, какие люди, — сказал я жене. — А ты их ворота не уважаешь, к тому же весь квартал небось разбудила.

Мы все же пригласили обоих братьев отужинать в нашем ресторане вместе со своими семьями.

Вскоре мы сняли домик с садом в Оливосе, где наш ребенок мог целыми днями находиться на свежем воздухе.

Круг наших клиентов постоянно расширялся. Стали появляться и миллионеры. Однажды суховатый, благообразный, с роскошной седой шевелюрой старичок, внимательно наблюдавший за пашей работой, потягивая свой мартини (а просидел оп у нас целый вечер), рассчитываясь, сделал мне на полном серьезе предложение:

— А знаете что? Вы не хотели бы организовать где-нибудь в хорошем месте ресторан «Романофф» с русской кухней?

Я внутренне насторожился. Неужели мы чем-то себя выдали? Откуда такое предложение? И именно «русская кухня»?

Выдержав взгляд его старческих голубых глаз, я как можно спокойнее и даже безразлично ответил ему:

— Вы полагаете, сеньор, что мы что-нибудь смыслим в русской кухне?

— Э-э, пустое, махнул он рукой, — я все финансирую и организую — и поваров, и официантов. И вообще, все расходы беру на себя. Мне нравится, как вы работаете с клиентурой— вот что для меня самое главное. Обаяние! Личный контакт! — И он поднял вверх указательный палец.

— Слушай, Курт. — Подсел я за столик, где сидели Крамеры. — Этот старичок, который только что вышел, предлагает нам бизнес: создать ресторан «Романофф» с русской кухней. Он что, миллионер?

— О, этот старичок очень богат. Когда-то он владел ночным клубом на авениде Сан-Мартин. Сейчас он не у дел, но, видно, душа болит, хочется снова заняться делом. А сам он из венгров.

Биф-фондю, как, впрочем, и кейзе-фондю— это истинно швейцарские национальные блюда. На стол подается сверкающая медью кастрюлька с кипящим маслом, установленная на подставке со спиртовой горелкой для подогрева. Кусочки Сырой и подсушенной на полотенце говядины, нарезанной кубиками, как правило вырезки, поддеваются особой вилочкой, и каждый сам себе поджаривает их в кипящем масле. Все это запивается добрым красным вином. Но это — в Швейцарии. Мы пробовали это блюдо, когда были в Швейцарии, оно нам очень поправилось, и мы решили попробовать здесь.