И снова бегом, до темных кругов в глазах.

За ночь они успели отойти от места взрыва километров двадцать пять. Какой там мороз – все были мокрыми от пота. Когда уже не было сил и казалось – все, открылось второе дыхание. Благо – светает зимой поздно.

Около восьми утра они выбрались к деревне, залегли неподалеку от нее и стали наблюдать. Из печных труб поднимался дым.

Лежа на снегу в мокрой, пропотевшей одежде, разведчики стали замерзать.

С рассветом начали попадаться на глаза местные жители, большей частью старики и подростки – они носили в избы дрова из сараев.

– Собак нет, не гавкают – плохо.

– Почему плохо? – заинтересовался Алексей.

– Или немцы были в деревне, или квартируют до сих пор.

– Собаки-то здесь при чем? – удивился Алексей.

– Отстреливают они их сразу. Для нас – сигнал. Собаки нас уже учуяли бы или услышали, голос подали. А тут хоть бы какая-нибудь гавкнула, – подробно рассказал Михаил.

– Понял.

Однако же, если бы не объяснение, сам бы он не догадался. Ну, не гавкают собаки – и что с того? Может, дрыхнут да сны свои собачьи видят?

– Машин и мотоциклов не видно, значит – немцев в деревне быть не должно. Они пешком не ходят.

– Даже пехота?

– Видел я летом ихнюю роту на велосипедах – так сейчас зима. А чтобы пешком – не приходилось.

– Богато живут!

Они понаблюдали еще час, потом Фирсов приказал:

– Кошелев – в деревню. Посмотри повнимательней насчет немцев и полицаев.

Кошелев ужом пополз в деревню. Не хотелось командиру группу морозить. Если простудятся, кашлять начнут – попробуй тогда через немецкие позиции к своим попасть. Оно и правильно, командир должен заботиться о подчиненных, иначе группу потеряет ни за понюшку табаку.

Алексей, уже успевший повоевать в окопах, оценил слаженность действий и опыт разведчиков. Новички знания своей кровью добывать будут, разведчика из пехотинца быстро не вырастишь. Он даже позавидовал группе. В разведку брали добровольцев, только подходили не все. Здесь мало умения стрелять, здесь нужны терпение, наблюдательность, быстрота реакции – да много чего. Конечно, пехотинец в траншее тоже рискует, но ему проще. Ранят – так санитар помощь окажет, в тыл, в госпиталь отправят. Худо-бедно, но в траншее накормят, боеприпасами снабдят. А разведка сама во вражеский тыл идет, действует в отрыве от своих – там, где помощь не получит. Мало в тыл немецкий пробраться, хотя и это уже само по себе серьезно – ведь немцы не дураки. Надо еще задание выполнить и, как правило, не из простых, а, добыв сведения, к своим их доставить. Что проку в самых секретных данных, если их к своим вовремя не доставили?

Кошелев дважды ухнул филином. Любой охотник или егерь посмеялся бы над таким сигналом. Где это видано, чтобы сова или филин ухали среди бела дня? А городской житель и не поймет. Для него что сова, что сорока, что филин – все одно.

Разведчики поднялись и пошли к деревне.

– Чисто, товарищ сержант. Немцев и полицаев нет. Деревня от дорог в стороне, чего им тут делать?

– Как называется деревня?

– Воробьино.

– Хату для отдыха присмотрел?

– Так точно. Вторая отсюда. Хозяев двое, места много – вся группа поместится.

– Веди.

У избы, деревянной пятистенки, Фирсов группу остановил.

– Леонов, на часах остаешься. Тебя минер сменит.

– Есть.

Группа вошла в дом. Лицо и руки сразу ощутили тепло. Только тот, кто долго находился на морозе, оценит тепло домашнего очага.

– Хозяйка, мы не надолго – на постой, – не то попросил, не то распорядился Фирсов.

Старик за столом кивнул, хозяйка полезла в печь, достала чугунок с вареной картошкой и поставила его на стол.

Каждому досталось по две картофелины – еще теплые, духовитые. Разведчики положили на побеленную печь хлеб и сало, иначе их угрызть было невозможно.

Картошку вмиг съели. В боевых условиях выдавались каши, а картошку разведчики уже и не помнили, когда ели. Потом они принялись за оттаявшие хлеб и сало – после ночной пробежки есть хотелось ужасно. А еще – спать. Фактически двое суток они были на ногах и на холоде.

Командир распорядился:

– Всем отдыхать! – самая долгожданная команда в армии.

Разведчики улеглись на пол и отключились сразу. Алексею показалось, что он едва веки сомкнул, а его уже будят.

– Леонова смени, – шепотом сказал Фирсов.

В теплой избе удалось согреться и поспать, и потому мороз не казался теперь Алексею таким сильным. А морозец был ядреным, градусов двадцать пять.

Чтобы не маячить и не привлекать внимания, Алексей взобрался на крышу хозяйского сарая. На ней лежал снег, и он в белом маскхалате не бросался в глаза, зато с крыши было видно лучше и дальше. Только приходилось вертеть головой, держа под наблюдением оба конца деревушки.

Небо было хмурое, солнца не видно, ветер северный, пронизывающий, мела поземка, и с подветренной стороны за Алексеем намело целый сугроб.