Если так можно сказать, я являюсь патриотом противочумной системы и останусь им навсегда. Поэтому мне особенно больно видеть её развал. С образованием СНГ, когда-то монолитная и мощная система, распалась, перестала функционировать как одно целое. В России сохранились 5 противочумных институтов и немногим более десятка противочумных станций, включая наблюдательные, т. е. расположенные вне природных очагов чумы. В то же время на огромных просторах Казахстана и суверенных государств Средней Азии, а также в Закавказье, где расположены основные активные природные очаги чумы, без единого методического руководства остались один противочумный институт (в Алма-Ате) и большое число противочумных станций. Ситуация усугубляется резким ухудшением социально-экономической обстановки в СНГ и экологического положения в районе Аральского моря и в Каракалпакии. К этому добавлю, что пограничные посты и таможенные барьеры служат преградой для передвижения людей, но не могут остановить миграции грызунов — носителей чумы!

Работа противочумной системы не всегда складывалась гладко. Работники ее прошли длинный путь проб и ошибок, но тем не менее их вклад в недопущение выхода чумы за пределы природных очагов и в снижение заболеваемости другими особо опасными инфекциями трудно переоценить. К тому же до сих пор работа противочумной системы остается примером комплексного, всестороннего подхода к изучению инфекционных заболеваний и их возбудителей, чему может позавидовать даже Запад.

Двадцать три года моей жизни я отдал противочумной системе и почти столько же проработал в системе Российского А / О "Биопрепарат", в которую все еще входят научные центры и институты бывшей Организации п/я А-1063. Думаю поэтому, что имею все основания их сопоставлять: первая может служить примером беззаветного служения людям и блестящей по замыслу и организации, тогда как вторую иначе как "колоссом на глиняных ногах", образцом бездарного руководства и "отстойником" для выходцев из системы Смирнова назвать трудно. А жаль!

Рассказ будет неполным, если обойти молчанием моих учеников, число которых приближается к семидесяти. Первый аспирант появился у меня сразу же после переезда в Иркутск, а последний был во ВНИИ ПМ. Работая во ВНИИ БП организовать аспирантуру мне так и не удалось. Я говорил, какое отношение к науке было в этом институте. К тому же, с конца 80-х годов "удовлетворять свое любопытство за счёт государства" становилось все труднее и труднее и на первый план повсеместно стали выдвигать требование зарабатывать деньги любым путем. Появилось много различных коммерческих структур и зарубежных фирм, где платят гораздо больше, чем в институтах и молодые люди кинулись за длинным рублем или "зелёными". При этом большинству из них уже все равно, как это делать, лишь бы платили. Так, недавно один из моих весьма перспективных сотрудников бросил готовую диссертацию и ушёл в страховую медицину, а другой нанялся в артель каменщиков (не масонов!). Сложившаяся ситуация не обошла и мою семью. Старшая дочь, например, вынуждена была бросить почти готовую докторскую диссертацию и уйти из института в какую-то иностранную фирму. Также закончилась научная карьера мужа моей младшей дочери. Естественно, что началась девальвация научных степеней и званий. Даже их обладатели, не говоря об аспирантах, постепенно скатывались к полунищенскому существованию. И это на фоне, когда появилось столько соблазнов, когда можно все купить и поехать куда угодно! Те, у кого сохранилась тяга к науке, устремились на Запад. В числе их оказались два моих ученика (один попал в Канаду, а второй в США) Сейчас как будто бы "утечка мозгов" стала уменьшаться, но и способной молодёжи осталось очень немного.

Институты разваливаются. Помещения сдаются под разные офисы и даже склады, от чего значительные дивиденды перепадают только начальству; разрыв между его доходами и зарплатой даже "простых" профессоров ни с чём не сравним. Процветают также те сотрудники институтов, которые занимаются различными экспертизами и выдачей соответствующих рекомендаций для "внедрений" научных разработок в практику. Реактивов нет, оборудование безнадежно устарело, животные недоступны. иностранная литература перестала поступать даже в центральные библиотеки. И вина за все это, конечно, лежит на государстве, хотя многие из членов Правительства и окружения Президента нередко козыряют учёными степенями и званиями. Примечательно, что подобного отношения к науке и научным работникам не было при старом тоталитарном строе, даже во время войны и в период послевоенной разрухи: находились средства для материальной поддержки учёных, были специальные магазины, в которых им выдавали специальные пайки, а та же АМН возникла на гребне войны! Я сам как аспирант в течение всей учебы получал пособие в размере месячной стипендии на приобретение книг.

За последние годы появилась новая серьезная опасность на пути российской науки — перекачка идей на Запад, которая прикрывается разговорами об "оказании материальной помощи нашим учёным". Не знаю, кто стоит за этим, но официально операция проводится под эгидой фонда Сороса. За посулы грошовых грантов и разного рода стипендий за границу переправляются оригинальные идеи и новые подходы к решению разнообразных научных проблем и все они оседают в памяти компьютеров распорядителей фонда. Деньги же достаются весьма немногим. Фактически, речь идет о беспрецедентной, ненаказуемой форме научного шпионажа. Недаром говорили древние: "Бойся данайцев, даже дары приносящих". Небезынтересно, что у кормила фонда Сороса стоят такие личности, как неудавшийся генетик Сойфер и сын Д. М. Гольдфарба, уехавшие в США еще в 70-ые годы.

Но вернусь к моим ученикам. Я всегда считал, что их подготовка — одна из первейших задач любого учёного. В них я видел мое будущее и надеялся на то, что кому-то из них удастся сделать то, чего я сделать не мог или не успел. Ведь среди них были по настоящему талантливые и интеллигентные люди. В данном случае я не разделяю ту из заповедей, которая гласит, что "ученик не выше своего учителя" (Евангелие от Матфея, 10, 24). Поэтому я много уделял им внимания, постоянно следил за работой и от корки до корки просматривали диссертации с карандашом в руках. И у меня не было ни одного провала. Однако дело не ограничивалось только этим. Я всегда старался, чтобы между нами складывались дружеские отношения и нередко добивался этого.

В деле обучения молодежи я вольно или невольно следовал традициям, унаследованным от моей alma mater — Саратовского медицинского института. Поэтому я не могу здесь не вспомнить о моем непосредственном учителе профессоре Н. Н. Ивановском, который привил мне любовь к науке и научил критически относиться к себе. Во время прохождения аспирантуры на его кафедре и последующей совместной работы в институте "Микроб" мы много времени уделяли дискуссиям, способствовавшим моему становлению как учёного. Результатом их явилась, в частности, идея о роли ферментов бактерий в патогенезе инфекций. Проверку её я начал еще в 1952 году и она красной нитью проходит через все мои работы, вплоть до последней [Первые, очень интересные результаты, полученные в Дасангском отделении Астраханской противочумной станции, опубликовать не удалось (мне и моим помощникам Г. Захаровой и Е. Бунтину в адской жаре пришлось часам вручную прокачивать воздух через камеру, куда сажали диких грызунов)]. К сожалению, наши пути разошлись, но в памяти о Н. Н. Ивановском осталось только хорошее. С не меньшей благодарностью я вспоминаю также о первых учителях — профессоре О. С. Глозмане и доценте В. Симагиной, о которых говорил в начале.

Многими из учеников я могу гордиться, так как они достигли определенных высот в науке и, несмотря на трудности, продолжают, работать. Мы встречаемся, с одними чаще, с другими реже, и нам всегда есть что вспомнить и о чём поговорить. Я по-прежнему стараюсь их опекать, а они помогают мне, причем иногда их помощь бывает весьма весомой.

О двух из моих учеников, теперь работающих за границей, я уже упоминал. Здесь лишь подчеркнуть, что одному удалось устроиться как-то в очень престижной лаборатории США, не имея ни одной публикации!