Если премьер не задавал себе этого вопроса — он безответственный авантюрист. А если задавал, то должен был найти и какой-то ответ. Как бы то ни было, этот ответ он не озвучил.

Крестьяне же поняли его сразу и однозначно. Деревня буквально взвыла. Общее мнение высказала Рыбацкая волость Петербургского уезда:

«По мнению крестьян, этот закон Государственной Думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам».

Это лишь один пример — но такие письма в Государственную Думу шли сотнями. Деревня разделилась на три категории: крепкие домохозяева, заинтересованные в собственности на землю, самые слабые, которые брали участки, чтобы их тут же продать, и основная масса, вообще не признававшая частной собственности на землю.

Повторим еще раз: основная проблема аграрного сектора России заключалась даже не в мелком, а в мельчайшем размере хозяйств. Этот порок Столыпин и вознамерился разрушить. А поскольку гарантом уравнительного землепользования являлась община, значит, требовалось уничтожить общинное землевладение, заменив его частной собственностью на землю — чтобы ее можно стало продавать и покупать. А потом предоставить все естественному ходу вещей.

Основой столыпинской аграрной реформы стал указ от 9 ноября 1906 года «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Согласно ему, каждый домохозяин, владеющий землей в общине, мог в любой момент потребовать укрепления своего надела в личную собственность. По его требованию все полоски должны быть сведены в единый надел, который назывался «отрубом», а если участок находился в стороне от деревни и на нем стоял дом владельца — то «хутором». Если сельский сход не соглашался, крестьянин мог обратиться к земскому начальнику, который и решал вопрос. Разрешалась купля-продажа земли, правда, с ограничениями: земля могла быть продана только крестьянам, крестьянским обществам и товариществам. Взять же землю в залог мог лишь крестьянский банк (в результате чего оный банк быстро стал одним из главных земельных спекулянтов).

14 июня 1910 года был принят закон «Об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском землевладении». Согласно ему, во всех общинах, в которых не было переделов с момента наделения землей, вводилась частная собственность на землю. Их члены получили права собственности вне зависимости, просили они о том или нет. В Европейской России таковых было 125 тыс. общин и селений, составлявших 58,5 % от общего их числа. В них насчитывалось 3,7 млн домохозяйств (около 25 % общего числа) с наделами общей площадью 33,7 млн десятин [111] (около 25 % общей площади надельной земли). Таким образом, в эту категорию вошли небольшие общины, имевшие относительно много земли (по 10 десятин на хозяйство).

Это, конечно, уже чистейшая приписка, которую в результаты реформы включать нельзя. Хозяева, которые подавали прошения об укреплении земли в собственность, соглашались с правом купли-продажи земли, а тех, что были, согласно указу от 14 июня, назначены собственниками, об этом никто не спрашивал. Суть общинного землевладения была ведь не в переделах, а в запрете купли-продажи земли.

За исключением этого указа, каков был результат первых десяти лет реформы?

Разбираться в российской статистике, конечно — то еще удовольствие! Исследования производились самые разные, по разным выборкам: то 25 губерний Европейской России, то 40, то 47 губерний. О какой-либо точности говорить не приходится, но общее направление все-таки проследить можно.

Возьмем все тот же сборник РАН «Россия в 1913 году» и посмотрим, что у нас произошло с землей.

Согласно данным по 40 губерниям, к 1915 году подали требования об укреплении земли в частную собственность около 2,7 млн домохозяев. Из них успели получить землю 2 млн — около 72 % заявивших. Они составили 22 % домохозяев, имевших наделы в общинах, и закрепили за собой 14 % общинной земли. Уже отсюда видно, кто в первую очередь воспользовался правами, предоставляемыми законом: не столыпинские «достаточные крестьяне», а, наоборот, малоземельные хозяева, которые все равно не могли прокормиться с надела, поэтому предпочитали получить его в собственность и продать, как 80 лет спустя поступили с ваучерами. Оно конечно, этот процесс тоже был на руку реформаторам — но вот с тем, что утверждал премьер, он расходился капитально. Как видим, в первую очередь реформа произвела на свет не успешных хозяев, а сельский пролетариат, теперь уже полностью безземельных и вынужденных покупать хлеб деревенских жителей, которые, не имея своих запасов, становились при любом неурожае первыми жертвами голода.

Вот и ответ на вопрос, куда денутся аутсайдеры.

Ту же тенденцию мы видим и в данных по 47 губерниям. По состоянию на 1905 год здесь насчитывалось 9,2 млн хозяйств крестьян-общинников, имевших 99,4 млн десятин земли. В 1915 году число таких хозяев уменьшилось на 2,5 млн (28 %), а общинной земли стало 84,4 (85 %) млн десятин. И снова выходят не только не самые богатые, но даже и не середняки! В среднем на каждого общинника приходилось по 10 десятин земли, а на каждого вышедшего — по 7 десятин [112] .

Однако другие данные из того же сборника, посвященные крестьянскому землевладению и крестьянской собственности, показывают почему-то куда более кислые результаты. Итак, динамика крестьянской собственности за 10 лет представляла собой: