Или позволит? Ей ведь пришлось испытать немало унижений на Земле, чтобы стать офицером воздушного корабля. И она улыбалась, а потом шла домой, чтоб колотить там посуду и керамику и писать похабщину на стенах.

Детские выходки, но они успокаивали. И вот теперь она снова в аналогичной ситуации, которая ей не снилась уже давно и начала сниться снова лишь в последние годы. Ей некуда было идти, кроме как сюда — никаких других «кроме» просто не существовало. Именно здесь строили единственный в мире воздушный корабль. И он предназначается для одного-единственного рейса — только в одну сторону.

Шварц остановился на холме. Он указал на авеню, образованную стволами длиннохвойной сосны. В конце авеню, на полпути к другому холму, находился большой сарай.

— Отхожее место вашей общины, — сказал он. — Первое, что надо делать по утрам, — это тащить сюда свои горшки и опорожнять их. Мочу — в одну дыру, а экскременты — в другую, рядом.

Он помолчал, улыбнулся и продолжил:

— Проходящим испытательный срок обычно поручают чистить сарай через день. Они отвозят бочки на пороховую фабрику вон туда — к горам. Экскременты скармливаются пороховым червям. Конечный продукт их пищеварения — азотистый калий и…

— Я знаю, — ответила она, цедя слова сквозь крепко сжатые зубы. — Я не самозванка. Во всяком случае, этот процесс возможен лишь при наличии серы.

Шварц покачался на каблуках, довольно попыхивая сигарой, задранной к небу. Были бы у него подтяжки, он бы с наслаждением щелкнул ими.

— Большинство проходящих испытания почти месяц отрабатывают на этой фабрике. Неприятно, но хорошо укрепляет дисциплину. Помогает выполоть тех, кто не имеет призвания.

— «Non carborundum illegitimatus», — сказала она.

— Что такое? — бросил он углом рта.

— Поговорка янки. Кухонная латынь. Перевод: «Не позволяй подонкам стереть тебя в порошок». Я могу стерпеть любое унижение, если дело того стоит. Но потом приходит моя очередь.

— А ты крутая баба!

— Это уж точно. Приходится, если хочешь выжить в мире мужиков. Я-то думала, что хоть тут будет немного иначе. Пока это не так, но будет обязательно.

— Все мы меняемся, — сказал он медленно и немного печально. — Но не всегда к лучшему. Если б вы мне сказали в тысяча восемьсот девяносто третьем году, что я буду выслушивать от женщины, женщины высшего класса, не шлюхи и не фабричной работницы, заметьте, похабщину, подрывающую основы дисциплины…

— Вместо раболепствования, хотите вы сказать, — резко бросила она.

— Уж разрешите мне закончить. Подрывная суфражистская чушь. И если бы вы тогда сказали мне, что это меня не особенно заденет, я ответил бы, что вы гнусная лгунья. Но век живи, век учись. Или в нашем случае — сдохни, но научись.

Он помолчал и поглядел на нее. Правый уголок рта слегка дрогнул, а ее глаза сузились.

— Я могла бы послать вас подальше, — сказала она, — но нам придется вместе работать. Однако хамства я больше выносить не намерена.

— Вы не поняли того, что я сказал, — ответил он. — Я сказал, что теперь это меня не задевает. Я сказал — живи и учись. Я не тот Давид Шварц, каким был в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Я надеюсь, что и вы не Галбирра из… кстати, когда вы умерли?

— В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.

Вниз по склону они шли молча, Джилл несла свой грааль на конце копья, которое положила на плечо. Шварц остановился только раз, чтобы показать ей ручей, бежавший с холма. Его истоком был горный водопад. Затем они вышли к озерку в западине меж двух холмов. Какой-то человек сидел в лодке на середине озера с бамбуковой удочкой в руках. Поплавок медленно относило течением к кусту, свисающему с берега. Джилл показалось, что человек похож на японца.

Шварц пробормотал:

— Ваш сосед. Его настоящее имя Охара, но ему больше нравится, когда его зовут Пискатором. Спятил на почве преклонения перед Айзеком Уолтоном [84] , которого читает наизусть вдоль и поперек. Говорит, что человеку в этом мире нужно только одно имя, и он выбрал Пискатора. Это рыбак по-латыни. Зациклился на рыбной ловле, как видите. По этой причине его поставили заведовать уничтожением речных драконов в Пароландо. Но сегодня у него выходной.

— Любопытно, — сказала Джилл. Она была уверена, что Шварц подводит к чему-то очень неприятному для нее. В его легкой улыбке явно сквозило нечто садистское.

— Он, весьма возможно, будет первым помощником на корабле, — сказал Шварц, — Он был японским морским офицером, и в начале Первой мировой войны его приписали к британскому флоту в качестве наблюдателя и стажера на дирижаблях. Позже он был наблюдателем-стажером на итальянском военно-морском дирижабле, который бомбил австрийские базы. Так что, видите, у него достаточно опыта, чтобы встать весьма высоко в списке команды.