Оттянуть войну любой ценой, используя для этого тайные переговоры с Германией, — это было главной внешнеполитической национальной задачей России и ее вождя Сталина. Без этих переговоров, без отказа от однозначного, идейно ангажированного антифашизма нельзя было подготовить почву для соглашения с Германией. Альтернатива была бы одна — раннее начало войны. И в этом случае мы проиграли бы ее со стопроцентной вероятностью. Вспомним, насколько «блестяще» обстояли дела в РККА в 20–30-е годы.

А возможен ли был долгосрочный союз с Германией, означающий мир для нашей страны на многие годы? Сталин ведь явно рассчитывал на это. Так, может быть, его все-таки стоит упрекнуть в утопизме? Как мне представляется, реальная возможность долгосрочного союза существовала. Другое дело, что она не была реализована. Но мало ли какие возможности не удается реализовать в политике. Это еще не говорит о несостоятельности самих политиков.

Курс на прочное сближение с Германией имел под собой все основания. Симпатии к большевизму и СССР испытывали многие видные руководители нацистской партии. Шелленберг вспоминает, что шеф могущественного гестапо Г. Мюллер был в восторге от большевизма, понимая под ним систему, существовавшую в сталинском СССР. Сравнивая коммунизм и нацизм, Мюллер приходил к выводу о том, что «в учении национал-социализма слишком много компромиссов», поэтому его идеи не могут вызывать такой веры, которая присуща коммунистам. Гитлер, по мнению Мюллера, очень сильно проигрывал Сталину. «Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете, — говорил Мюллер. — Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было высказаться по этому вопросу, мы заключили бы с ним соглашение в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться».

Шелленберг утверждал, что Мюллер еще в 1943 году пришел к мысли о необходимости сепаратного мира с Россией. В 1945 году, в разгар боев за Берлин, он якобы перешел на сторону Красной Армии, после чего его видели в 1950 году в Москве.

Информация о том, что Мюллер сотрудничал с советской разведкой, содержится в его досье, только недавно рассекреченном Национальной архивной службой США (дело № 8601). Американцы знали, кем был Мюллер, но длительное время молчали.

О контактах Мюллера с советской разведкой рассказал в 90-е годы Рудольф Барак, бывший в 1951–1962 годах министром внутренних дел Чехословакии.

Есть и косвенные данные в пользу версии о Красном Мюллере. В архивах гестапо хранятся документы, относящиеся к 1941 году, в которых шеф гестапо выступает сторонником самого мягкого обращения с советскими военнопленными, подчеркивает необходимость их лечения. Он организовал широкомасштабную проверку положения дел в концлагерях. В ходе ее ряд начальников лагерей, командиров охраны и рядовых охранников были осуждены судом СС. О многом говорит и секретный приказ, отданный Мюллером 17 августа 1944 года. Согласно ему, в случае особой опасности, по двойному сигналу «Решетка и гроза», органы гестапо должны были арестовать бывших секретарей Коммунистической партии Германии. Получается, что многие секретари коммунистических парторганизаций находились на свободе аж в 1944 году. В таком случае Мюллера нужно считать главным саботажником борьбы с коммунизмом в Третьем рейхе. Ведь именно на его ведомство было возложено искоренение «коммунистической заразы».

Мюллер находился в оппозиции к руководству СС, которую возглавлял Гиммлер, настроенный на сговор с англо-американской демократией. При этом шеф гестапо опирался на поддержку Мартина Бормана, главы всемогущего аппарата НСДАП. Борман в свое время сумел максимально отдалить от Гитлера Р. Гесса, бывшего убежденным сторонником немецко-английского сближения.

Сегодня есть множество данных, свидетельствующих о том, что сам Борман работал на СССР. Я сейчас даже не буду сколько-нибудь подробно затрагивать некогда сенсационную книгу журналиста Б. Тартаковского. В ней автор пытается убедить читателей в том, что Борман был советским агентом, ссылаясь на рассказы некоторых весьма важных советских руководителей (например, маршала А. И. Еременко). Гораздо важнее для нас мнение Райнхарда Гелена, руководившего в абвере отделом «Иностранные армии Востока». Согласно Гелену, Борман сотрудничал с советской разведкой, используя для этого партийную радиостанцию, вещавшую на Латинскую Америку. Странно, но она была единственной радиостанцией в рейхе, не прослушивающейся соответствующими органами. Это давало Борману практически неограниченные возможности в информировании руководства СССР о тайнах нацистской Германии.

Можно, конечно, сказать, что Гелен врет. Но где в таком случае мотивы этого вранья? Предположим следующее. Гелен, который был убежденным антикоммунистом, захотел скомпрометировать СССР фактом тайного, сепаратного сотрудничества с одним из лидеров рейха. Все это один-единственный возможный мотив. Однако Гелен рассказал о шпионаже Бормана лишь после выхода на пенсию в 1968 году. Очевидно, что если бы в компрометации СССР возникла нужда, то откровения Гелена пригодились бы гораздо раньше. Но он смог «разоблачить» Бормана только будучи частным лицом. Отсюда максимальное доверие к его «показаниям».

Крайне важно свидетельство знаменитого немецкого скульптура Арно Брекера. В трагический день 22 июня 1941 года Борман посетил Брекера в его резиденции. Он был в шоковом состоянии и повторял одну фразу: «Небытие в этот июньский день одержало победу над Бытием… Все закончено… Все потеряно…»

Борман находился в деловых и дружеских отношениях с Вальтером Николаи, бывшим во время Первой мировой войны начальником военной разведки кайзера. Николаи являлся убежденным сторонником сближения с Россией и СССР, в чем не сомневается почти никто из отечественных и иностранных исследователей. Так вот, Николаи был еще личным другом министра иностранных дел Третьего рейха Иоахима фон Риббентропа. И не просто другом, но и руководителем его секретной разведки, проворачивающей различные деликатные операции. Одной из них была, несомненно, попытка заключения сепаратного мира со Сталиным, о которой Риббентроп рассказывает в своих мемуарах.

Риббентроп был вообще убежденным сторонником сближения с СССР. Не случайно именно ему выпала честь представлять рейх на переговорах в Москве, закончившихся заключением знаменитого соглашения. По воспоминанию Альфреда Розенберга, после возвращения из Москвы Риббентроп пребывал в восторге от общения со Сталиным и его соратниками. «Русские, по его словам, — рассказывает Розенберг, — были очень милы, он чувствовал себя среди них, как среди старых национал-социалистов… Сталин провозгласил здравицу не только в честь фюрера, но также и в честь коммунистов, то есть тех, кто верил Сталину, а тот без всякой на то необходимости провозглашает здравицу в честь истребителя своих приверженцев». Розенберг, догматик от антикоммунизма, не мог понять того, что Сталину были глубоко враждебны такие же догматики от коммунизма, пламенные интернационалисты, воспитанные на фразе «Манифеста Компартии»: «Пролетариат не имеет своего Отечества». Они были ему не нужны и только мешали проводить национал-большевизацию страны и партии.