В тот день, когда праздновали новоселье, Матильде особенно не хватало Реми. Она бы хотела, чтобы он оценил ее хозяйственные таланты, потому что в основном все сделала она, пусть даже Бенедикта довершила украшение интерьера, вооружившись своим впечатляющим набором «Маленькая портниха».

Но начав вырастать здесь, посреди желтой охряной земли, Матильда с трудом теперь узнавала себя самое. Ей чудилось, будто она и думает, и чувствует за двоих. Это впечатление раздвоенности не покидало ее даже в минуты нежностей: она была одновременно и прежней малышкой, и другой девочкой, гораздо более взрослой… не девочкой… женщиной… той, которая изнывает от тоски по отсутствующему Реми. И в такие моменты и Селину она воспринимала по-другому: сразу — как мать и как сестру. Потому что они обе ждали кого-то, кто не приходил, потому что обе глаз не сводили с тропинки, на которой никто не появлялся.

Позавчера Онне позвонил, хотя звонил каждое воскресенье. В нежностях на закуску появился привкус печали.

— Ты думаешь про Него? — шепнула Матильда матери.

— Да, — ответила Селина.

— И я, я тоже думаю про Него, — сказала Матильда, и у обеих стали грустные рты с опущенными уголками.

Вот только «он» был у каждой свой. И обе это понимали. Но это было не так уж важно. Даже совсем наоборот. Главное: они понимали друг друга. До такой степени, что Матильда почти простила маме то, что раньше решила никогда не прощать…

Сегодня вечер радостный, сегодня — праздник. Они идут в ресторан. Это Кристиана придумала — в ресторан пойти. В верхней ванной, у девочек, суматоха достигла предела.

Было решено: Матильда наденет белое кружевное платье, подаренное Кристианой, и жемчужное колье Бенедикты, то, куда посередине прицеплена по-прежнему о чем-то напоминающая ракушка сердечком.

И вот уже Матильда, за которой летит ароматное облако — чуть-чуть переусердствовала она все-таки с лавандовой водой, — вслед за Бенедиктой (о-о-о, какой у нее оригинальный наряд: черное платье на бретельках, украшенное большим ярко-розовым бантом!) спускается по лестнице. Идет, как новобрачная… И ей хватает времени представить рядом с собой Реми — в парадном костюме, все еще взволнованного только что произнесенным «да»… И вот они уже входят в святая святых — в нижнюю ванную, где суеты, прямо скажем, никак не меньше, чем было наверху.

Который раз Матильда изумляется и приходит в восторг: ванная у взрослых женщин совсем не похожа на ванную у девочек. Чудо и тайна — в этих многочисленных флаконах и баночках, в кучках перемешавшихся друг с другом драгоценных украшений, в ворохах тонкого белья… Но самое главное, самое особенное — это запах… Не просто запах, идущий от одежды или аромат духов, нет, совсем другой, совершенно особенный… тайны и чуда… Вот именно что запах тайны и чуда… Ничто на свете не может сравниться с ароматом женских секретов!..

Кристиана и Селина сегодня веселые, нарядные. Они вовлекают девочек в свой женский хоровод, и начинается балет…

Этот балет… Матильда узнает его: она мечтала о нем в холодном поезде, который вез ее в страну подсолнухов… Вот он, вот он… Это кадриль: мы танцуем вчетвером, мы смеемся вчетвером, мы — одна компания, мы — женщины, мы все заодно!.. Сбылось главное обещание!

Палочка губной помады, переходящая из рук в руки… Переодевания, примерки… Но все-таки эта кадриль, этот заговор четырех, он не таков, каким был в тогдашних Матильдиных грезах, потому что тогда еще не было Реми. В мелодии нынче не хватало двух нот: второй и третьей нот гаммы. И она подумала, что, наверное, музыка, под которую исполняются обещания, звучала бы ужасно фальшиво, выкинь из нее «ре» и «ми».

Но сегодня, ничего не скажешь — правда: мама сдержала слово, главное свое обещание выполнила. Идет Великая игра, самая захватывающая игра на свете, игра, в которой даже думать перестаешь о детском песке, о крабах, о воздушных змеях и пирожках, хоть с вареньем, хоть с чем… И она, Матильда, играет в эту Игру. Играет всерьез. Слишком серьезно? Достаточно, чтобы понять: больше она никогда уже не уснет в позе зародыша. Впрочем, разве можно спать в такой позе, когда ждешь кого-то, кто обязательно придет, потому что он уже здесь. Он всегда здесь. Из четырех женщин Матильда младшая, но у нее единственной есть возлюбленный.

И потому она единственная, кто играет всерьез.

Она просто сама не своя, она переживает так, как никогда прежде. Ни один купальник ей не нравится. Она больше не хочет идти на речку. Все готовы, кроме нее. Первая — Бенедикта. Еще бы! До чего ей идет этот цельный небесно-голубой купальник! Просто невозможно он ей идет, а она еще и резинку для волос точно в цвет подобрала… Матильда, рухнув на кровать, в отчаянии рассматривает кучу разноцветных трусиков-бикини, валяющихся на полу.

Пускай в Париже перед отъездом она считала, что они то, что надо, очень даже то, что надо, но теперь… Нет, трусики — это же в глаза бросается! — сейчас совсем ей не годятся или, точнее, она уже не годится для них.

Матильде было бы очень трудно сказать, кого она в эту минуту ненавидит больше: Бенедикту или свою маму. Наверное, все-таки маму — вот просто всей душой, потому что Бенедикта же не нарочно так потрясающе выглядит, она отродясь такая. Да и в долгу Матильда перед лучшей подругой со вчерашнего вечера: это же чудо просто, что сделала Бенедикта в ресторане!