— Первые каюты слева, — повысил голос Голицын — он не любил, когда его перебивали, — я, Ирина и Салим. Далее — вновь пустая, далее — Робер с Николь и, наконец… снова пустая.

— Мерси, Игор, — улыбнулась француженка, — у тебя немного уютно, нам понравилось. Правда, Робер?

Француз с важностью кивнул.

— Только в клозете немножко мусор, — призналась Николь. — Плохо льется вода, понимаешь? И иллю… илли… как это… окно нельзя открыть.

— Что же ты сразу не сказала? — поморщился Голицын. — Работнички, итить их!.. Я пришлю матроса, он все сделает. Что касается второго отсека — две каюты там пустые (в одной из них весьма «своевременно» оказались вы), в третьей поселилась Герда, в четвертой — оба матроса. Можете назвать последнюю кубриком. Парни проверенные, оба местные, не впервые выходят с нами в море. Такая вот диспозиция на текущий час. Николай Лаврушин, к нашему великому прискорбию, мертв. Был ли это несчастный случай? Складывается впечатление, он с кем-то разговаривал. Разумеется, это были не вы. Зная, что на борту такого субъекта быть не должно, Николай поднял бы шум. Альберт с Салимом осмотрели тело. Николая ударили по лицу — в районе переносицы имеется припухлость и небольшая ранка, порвалась кожа. Он упал, ударился затылком о выступающую часть обрамления иллюминатора. Пролежал всю ночь. Утром люди поднялись на верхнюю палубу — вы сами были свидетелями, мы сидели, мирно общались, ждали, пока Герда накроет на стол. Так уж вышло, что к Николаю этим утром никто не заглянул.

— Почему? — Турецкий повернулся к Лаврушиным, перевел глаза на Ксению. Девушка побледнела еще больше, сжала пальцами подлокотник. Моргал, волновался и собирал с одежды несуществующие ворсинки Иван Максимович. Смотрела в точку и не шевелилась Ольга Андреевна.

— Не будем сейчас разбираться, — поморщился Голицын. — Вы сами это выясните. Надеюсь, вы улавливаете мою мысль? Вам предстоит провести расследование обстоятельств смерти моего племянника Николая Лаврушина. Вы должны найти виновного, который находится на этом борту. В вашем распоряжении остаток сегодняшнего дня, весь завтрашний день и, если понадобится, понедельник. Человек, который это сделал, признаваться не намерен. Поэтому я вынужден принять меры. С этого момента под подозрением находятся все.

«И даже вы», — подумал Турецкий.

— Ходите, разбирайтесь, беседуйте со всеми, с кем посчитаете нужным, суйте нос не в свои дела, никто не будет чинить вам препятствий. Вам же нужно поддерживать себя в профессиональной форме, нет?

— Особенно в отпуске, — пробормотал Турецкий.

— Не будем начинать все заново, — Голицын нахмурился. — Вопрос об оплате мы обсудим позднее.

— Подождите… — очнулась Ольга Андреевна, подняла голову, обвела безжизненным взглядом присутствующих. Люди смущались, прятали глаза. — А как же… Николаша?

— Мне очень жаль, Оленька, но ты должна понять, — мягко произнес Голицын. — Тело должно быть предано земле, и оно будет предано. Но позднее. Пусть наш сыщик внимательно его осмотрит, а потом мы отнесем Николая в холодильник. Уикенд превращается в дни скорби, что поделать. Я отдал распоряжение Глотову и Шорохову — судно не вернется в Сочи. Мы будем дрейфовать вдоль береговой полосы. Если понадобится, встанем на якорь. «Антигону» никто не покинет. Средства связи всем придется сдать, я запру их в сейф… хотя, я не думаю, что здесь имеется сотовая связь.

— Главное, не забраться в территориальные воды Грузии, — усмехнулся Феликс, — а то будет нам всем вторая осетинская война.

— Ты считаешь, это самое главное? — устремил на него Голицын неприязненный взгляд.

— Прости, Игорек, — Феликс скорчил театрально-рабскую мину.

— Мне кажется, вы поступаете неправильно, Игорь Максимович, — сказал Турецкий. — О смерти на борту следует известить правоохранительные органы. А уж органы, вкупе с медициной, пусть решают — было это убийство или несчастный случай. Царапина на лице, говорите? Тем более — человек, ударивший Николая, мог занести ему под кожу свой эпителий, частички своего ДНК. Возьмут пробы у присутствующих на борту, сравнят — и через день, от силы два, виновный в гибели молодого человека будет известен правоохранительным органам.

— Может, правда, Игорь? — подняла голову Ольга Андреевна. — Зачем тебе нас мучить? Этот человек все равно ничего не сможет выяснить…

— Повторяю в десятый раз, мне очень жаль, Оленька, — с ноткой раздражения сказал Голицын, — но вопрос уже решеный. Сыщик, свалившийся нам на голову, проведет расследование и доложит о результатах. Не буду объяснять, какими причинами я руководствуюсь, поступая именно так. «Их есть у меня», можете не сомневаться. Незачем милиции раньше времени совать свой нос в чужие дела. В положенное время органам сообщат. И попробуйте убедить меня в том, что я должен быть другим, — нотки раздражения в голосе миллионера окрепли.

Народ безмолвствовал. Уикенд накрылся ржавым тазиком, — красноречиво говорила обиженная физиономия писателя-беллетриста. Лучший друг подозревает нас — своих лучших друзей? — гласила изумленная мина коммерсанта Робера. Его супруга с растущим любопытством разглядывала Турецкого. Уткнулся в пол Лаврушин. Молчали, никого не замечая, две скорбящие женщины.

— Прошу прощения за глупый вопрос, Игорь Максимович, — подала голос Герда, — но обед по расписанию?

— Компот свари, — проворчал Голицын, — печальный день, как-никак. Помянем душу раба божьего… Господа, можете расходиться. Не возражаю, если каждый займется своим делом.

— Минутка есть, Игорь Максимович? — поинтересовался Турецкий.

Они остались одни в кают-компании. Пассажиры разбрелись — кто по палубам, кто по каютам. Последней удалилась Ирина Сергеевна — вопросительно глянув на мужа. Голицын снисходительно кивнул — иди, мол, так и быть. В проеме образовался бдительный глаз телохранителя — скептически смерил «неблагонадежного» пассажира. Еще один жест со стороны босса — Салим неохотно отклеился от косяка, прикрыл дверь на палубу.

— Хотите начать с меня? — усмехнулся Голицын. — Ну, что ж, имеете право.