— Действительно… Ну, а по существу моего вопроса?

Народу в парке прибавлялось. Группа студентов разлеглась на траве у тиса, выстриженного пирамидой. Рядом, как маленькие клинки в кровавой схватке, поблескивали желтые клювы мирно пасущихся скворцов.

— Меня всегда одно поражало, — продолжал он: — что́ может извлекать из полового контакта насильник? Ему ведь не отвечают, сопротивляются, отбиваются. Что им движет? Откуда он черпает воодушевление? Наслаждениме, если до него дойдет, должно быть чисто животным…

— Тут другое. Он своё властолюбие тешит. Властолюбие — сильнейшая из страстей. И ключ к удовлетворению прочих. Если вы султан, то вы и богаты, и знамениты, и все женщины — ваши.

— Веселенькую физиономию вы нарисовали! Этакий Лаврентий Павлович Берия. Но нет, не всё в руках в тирана. Его часто презирают и боятся. Возьмем честолюбие — эту страсть не утолит ни власть, ни деньги. Тут нужны достоинства.

— Согласна. Но в насилии над женщиной — насильник именно своей властью упивается. Женщину он презирает. Презирает даже половое сближение, в котором нуждается. Он слышал, что это ценность, но находит тут одну мерзость… неизбежную мерзость…

— Но вы уходите от главного вопроса! Может насилуемая женщина получить наслаждение или нет? Ведь если может, то в этом власть насильника достигает своей полноты. Он унижает женщину до конца и волен ее презирать. Именно в этой власти — наслаждение садиста.

— Может, как это ни горько. Тут — одна из горчайших обид, нанесенных нам природой или Богом. Насилуемая женщина может испытать наслаждение. Отвращение — ему не помеха. Страх — даже подспорье… страх вообще почти всегда подспорье наслаждению, что тоже обидно и унизительно, для вас и для нас. Решаюсь думать, что тут биологическая ловушка. Берём идеальный случай подлинной взаимной любви — и тут насилие присутствует. Что воспел Пушкин в знаменитом стихотворении «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»? Насилие! — «И делишь наконец мой пламень поневоле…». Насилие делает наслаждение еще более острым — вот прямой смысл слов поэта. То есть в мужчине биологически заложен насильник, а в женщине — насилуемая. Ужас, не правда ли? Но, заметьте, сказав может испытывать, я не говорю испытывает. Молодая женщина, девушка, переживает прямое и грубое насилие как пытку и катастрофу.

— Что значит «молодая»?

— Не вырастившая детей. Не выполнившая своего биологического предназначения. Пока оно есть — женщина живет им, защищает его… С теми, кто биологическое задание выполнил, сложнее… или, если угодно, проще. Есть пословица: «в сорок лет женщина волчица, в пятьдесят — тигрица». И тут — как знать… Но мы с вами вот что упускаем из виду. Британское правило совсем не на прямого насильника рассчитано. С насильником-садистом — ни в каком возрасте удовольствия женщина не испытает. Британскому начальству рисовался, так сказать, насильник-джентльмен. Насилие без жестокости и грубости — это как раз и есть самый распространенный случай насилия, причем о таких случаях мы слышим реже всего. Например, в семье… Или на службе. В иных случаях насильник даже галантен…

— Мне почудилось или вы сказали, что насильник и к себе презрение испытывает? Как это возможно? К женщине — понятно, но к себе? Ведь зверь презирать себя не может. Презрение к себе — уже разум, даже интеллигентность.

— На сознательном уровне, конечно, чем человек грубее, тем меньше в нем способности осуждать себя… Но на бессознательном… Он, этот зверь-насильник, живет в чудовищном мире голого животного эгоизма… Но — post coitum omne animal triste, после соития каждое животное печально. Вот этой печали он не может простить себе!.. И еще — он не прощает той власти, которую партнерша получила над ним в момент его физиологической кульминации… Я думаю, что многим мужчинам так никогда и не удается взять этот барьер — снять противоречие между до и после. Самым низким и грубым — меньше всего удается. У них за взрывом вожделения, разрядкой и мгновением слабости следует взрыв отвращения.

— Противоречие между до и после было ужасом всей моей юности.

— Воображаю.

— Да… Мне было семнадцать лет, и я не любил свою первую партнершу. Мы дружили, у нас было много общего, но острое физиологическое влечение вызывала у меня не она…

— А сразу многие?

— Вот именно! Законченный эгоист, не правда ли?

— Прекрасно, что вы строги к себе. Но нет, не правда. Тут зов предков и юношеский цинизм. Он и у девушек есть. Сейчас, когда они свободнее, это очень заметно. Но у мужчин он проявляется сильнее, недаром ведь вы сильный пол. У вас это инстинкт ловца и охотника… Однако позвольте мне дорисовать картину. Во-первых, этот ваш союз был неравный, она любила вас, а вас влекло к ней по временам, а в промежутках мучила совесть. Вы были совестливый эгоист, даже идеалист, мечтавший о совершенной любви. Вы, в отличие от насильников-садистов, презирали себя вполне сознательно и мучительно…

— Именно так!

— Ну вот… Во-вторых, у вас в ту пору была еще одна, та, по которой вы вздыхали, но которая вам не отвечала взаимностью…

— Вы, случаем, не ясновидящая?!

— По совместительству… Но не перебивайте… Та, по которой вы вздыхали, она тоже не самое острое физиологическое влечение у вас вызывала, ведь верно?

— Удар, не отрицаю, как говорит Гамлет.

— Идем дальше. Вы ее идеализировали. Ваши ухаживания не пропали втуне, вы добились ее внимания — и вскоре, хоть и не сразу, разочаровались в ней. Ваша жизнь опустела. Вы долго не находили себе места — и в конце концов вспомнили о той, первой.

— Увы! С небольшими лирическими отступлениями — именно так. Вижу, что случай совершенно ординарный.

— И да — и нет. Помните роман Джорджа Мередита Эгоист? Канва там похожая. А вместе с тем и отступление от партитуры у вас изрядное… Но как быстро меняется погода! Смотрите, небо опять хмурится. Боюсь, нам пора возвращаться.

Когда они уселись на скамью в конце вагона электрички, он сказал:

— Хорошо, что мы догадались поесть. Вы заметили, что у них refreshment — и отдых, и закуска?..