— Верь, — сказал Коль.

— Я не хочу больше тебя сегодня слышать, ладно? Я серьезно. Весь день.

— Верь в себя.

В городе не стало прохладнее, только людей на улицах прибавилось. В воздухе висел какой-то запах, возможно, от костра или барбекю. Юзи казалось, что люди странно на него смотрят, сторонятся его. Выхлопы автобусов вились вокруг его лодыжек, а он шагал по Хай-стрит в сторону рынка Инвернесс. Когда солнце пробивалось сквозь прожаренные облака, свет становился невыносимо ярким, и Юзи опомниться не успел, как купил у уличного торговца солнечные очки. Теперь Кэмден потускнел, и Юзи так больше нравилось. В голове клубился приятный туман, и Юзи наслаждался своими новыми сумерками. Он вел себя легкомысленно, он знал это, и если сегодня ночью он попадет в передрягу, то винить сможет только себя. Распродавать целый рюкзак наркоты под кайфом — любительский подход. Но, если верить Скрипуну, это надежные люди.

Скрипун был единственным человеком в Англии, кого Юзи знал и не пытался активно избегать. По меньшей мере это не входило у него в привычку. Они встретились на следующий день после приезда Юзи. Юзи постучал к нему в дверь и попросил одолжить яйцо. Обычное дело: один сосед просит другого одолжить яйцо. Помимо этого Юзи хотел посплетничать о жителях дома. Он не мог позволить себе такую роскошь, как неприятности с соседями; впервые в жизни у него не было в запасе оперативных апартаментов.

Скрипун был ганцем-альбиносом, тощим и невысоким, с непомерной копной ванильных дредов, грозившей перевесить все его хлипкое тельце. Он носил солнечные очки, чтобы защитить чувствительные глаза от слепящего солнца, и его жилистое строение вкупе с необычной манерой двигаться делали его похожим на марионетку. Говорил он тихо и шепеляво, и поначалу трудно было уловить связь между ним и его кличкой. Однако стоило узнать Скрипуна получше, и причина, по которой его так прозвали, становилась предельно ясной. Его смех.

— Яйца? — переспросил Скрипун. — Какого хрена. Это такой прикол, да?

— Я только что вселился, — ответил Юзи, — мне нужны яйца. Даже одно яйцо. Одно яйцо.

Скрипун бровью не повел.

— Ну да, — сказал он, — я знаю каждого засранца, который переезжает в этот дом. И съезжает с него. Всех до единого. Как тебя звать?

— Томислав. Можешь звать меня Томми.

— Ты ведь не хренов поляк, а?

— Русский. — Юзи сделал паузу и принюхался. — Травка?

Скрипун начал закрывать дверь, бормоча что-то нечленораздельное. Юзи вставил руку в проем.

— Отвали, — сказал Скрипун, — или полицию вызову.

— Не волнуйся ты так, — сказал Юзи. — Слушай, мне просто нужно яйцо. Одно яйцо. И все.

Скрипун перестал давить на дверь и внимательно посмотрел на Юзи.

— Постой-ка, — проговорил он, неуверенно расплываясь в улыбке. — Тебя на хавку пробило, да? Ты обдолбился? А?

Вопреки самому себе Юзи широко улыбнулся. И тогда он впервые услышал, как смеется Скрипун. Это было похоже на щенячий лай.

— Заходи, чувак, — сказал Скрипун, — чувствуй себя как дома, лады? Будут тебе яйца.

— Спасибо, — ответил Юзи, переступая порог и попадая в полумрак, — я готовлю шакшуку. [5] Хочу шакшуку. Ты когда-нибудь пробовал шакшуку?

К приходу Юзи рынок на Инвернесс-стрит закрылся, оставив дорогу непривычно пустой и заброшенной. Сточные канавы были завалены мусором. Юзи не спеша зашагал по булыжнику, пересекая улицу по диагонали. Он помотал головой, чтобы вытряхнуть из нее туман. Было жарко, и кроссовки липли к тротуару. Трава в рюкзаке казалась неестественно тяжелой, как это всегда бывало перед продажей. Бары и рестораны пустовали, но выглядели как на картинке, готовясь к вечеру и новому наплыву посетителей. Юзи снял очки и попытался собраться. Долгие годы он был частью бесчисленных ответственных операций «без права на ошибку», операций, исход которых всегда имел решающее значение. А теперь он нервничал. Его жизни ничто не угрожало, это была прямая продажа, но он нервничал. Чтобы успокоиться, он зажег сигарету, но не докурил и до половины, потому что ему не терпелось попасть на встречу. Бросив окурок в канаву, Юзи шагнул к «Синему павлину».

Когда он переступил порог кафе, к нему подошла девушка в фартуке. Она была очень милой, и он улыбнулся ей. Ему показалось, что она напоминает ему женщину, которую он знал когда-то давно. Она говорила с польским акцентом, и в приливе хмельной щедрости Юзи захотелось купить ей выпивку, купить ей дом и сделать ей предложение. Он опять взял себя в руки и спросил по-русски, здесь ли Анджей. Девушка спросила: вы Томислав Кащеев? Юзи кивнул, и тогда она посмотрела на него по-другому, как будто он был учителем или полицейским. Он заказал скотч. Потом девушка провела его наверх, в служебную комнату.

Казалось, воздуха там вообще не было, и в какой-то миг Юзи решил, что сейчас вырубится. Он был обезвожен. Он повернулся к девушке, чтобы попросить воды, но та исчезла. Комната была квадратной и полутемной. Окна не пропускали ни капли света, стены были затянуты плотной красной тканью. На заднем плане играла выбивавшаяся из общей обстановки музыка — «Металлика». За столом сидело трое мужчин, их стаканы с янтарным пивом сгрудились в центре вокруг свечи. Двое вальяжно откинулись на спинки кресел, а третий — знакомый Скрипуна, Анджей, — сидел подавшись вперед и скрестив на животе руки. Их было плохо видно из-за теней; комнату освещали только свечи. Заметив Юзи, они впились в него пристальным взглядом. Потом жестом подозвали его к себе, и он сел за стол.

— Специальная доставка, — сказал он по-русски.

— Отлично, — на том же языке, но с сильным польским акцентом отозвался Анджей. — Превосходный сервис. Отлично.

— Вечеринка, да? — спросил Юзи, не выпуская из рук рюкзака. — У кого-то день рождения?

— Да, — ответил Анджей, — у одной из моих подружек.

Все засмеялись и выпили.

Юзи зажег сигарету, и никто ничего не сказал. Закончилась одна песня «Металлики», и началась другая. Потом Анджей точно так же закурил и выпустил струю дыма через плечо Юзи. Все рассмеялись. Юзи тайком оценивал их. Хорошо одеты, но чересчур уж старательно. Нет шика. Не уверены в себе. Юзи знал, что дилетанты бывают опаснее профессионалов; от этих людей можно ждать чего угодно. Они в дружелюбном расположении духа, но явно хотят что-то доказать.