Сезон в Салерно был одним из счастливейших периодов в жизни Карузо. У него завязался бурный роман с Джузеппиной Грасси, который в итоге привел к торжественной помолвке. Свадьбу решили приурочить к окончанию следующего сезона в Салерно. За время пребывания в этом городе (с июня по ноябрь 1896 года) у Карузо появилось множество друзей. Именитые горожане наперебой приглашали его в гости. Все были очарованы его беззаботностью, жизнелюбием, добротой, широтой натуры, чувством юмора, скромностью и демократизмом. Эррико не капризничал, когда новые друзья просили его поучаствовать в домашних концертах, и охотно для них пел. К моменту отъезда из Салерно он уже был настоящей городской знаменитостью, и все с нетерпением ожидали его приезда осенью.

Вернувшись в Неаполь в декабре 1896 года, Карузо сразу же приступил к выполнению обязательств в театре «Меркаданте», где спел Альфреда в «Травиате», Энцо Гримальди в «Джоконде» А. Понкьелли и Фернандо в «Фаворитке» Г. Доницетти. Кроме того, он выступил в двух современных операх: «Драма в винограднике» Винченцо Форнари и «Божественная» Д. Ламоники и Дж. Бионди.

Во время этого ангажемента Карузо мог быть доволен — и публика, и пресса были единодушны в высокой оценке его вокальной формы. Музыкальный обозреватель неаполитанской газеты «Утро» в выпуске за 13–14 января 1897 года хвалил Карузо в роли Энцо, сообщив, что после знаменитой арии «Сіеіо е mar» («Небо и море») публика устроила овацию и потребовала бисировать номер. Рецензент заметил также, что Карузо обладает удивительно красивым по тембру голосом, свободной сценической манерой и продолжает стремительно развиваться. Вновь прозвучала мысль, что тенора ждет великое будущее. Что ж, в проницательности рецензенту не откажешь…

Третьего февраля 1897 года та же самая газета с одобрением отозвалась о выступлении Карузо в опере «Драма в винограднике», которую сейчас если и поминают, так только в связи с тем, что Карузо исполнил в ней одну из партий (Беппе). Рецензент заметил, что маэстро Верджине имеет все основания гордиться своим учеником.

Действительно, маэстро Гульельмо Верджине был рад. Почему — об этом позднее Карузо рассказал журналисту, который, как видно из стиля повествования, придал его рассказу чересчур «литературную» форму:

— Со всех моих доходов мой Шейлок [77] должен был получать проценты. В конце концов всем этим заинтересовался мой менеджер, и я показал ему мой контракт с маэстро. «Но ведь ты должен будешь работать на этого скрягу до скончания дней! — сказал он. — Твой контракт можно прочитать так, что ты должен ему платить за пять лет фактическогопения. А дни, когда ты не поешь, в расчет не идут!» Тогда я решил обратиться к адвокату. Он посоветовал мне приостановить платежи. «Шейлок» обратился в суд, но, по счастью, судьи были столь же мудры, сколь и Порция [78] . Мне присудили заплатить маэстро двадцать тысяч франков — помимо того, что я уже отдал, и на этом мы разошлись [79] .

Сочетание «пять лет фактического пения» было казуистической уловкой со стороны маэстро Верджине. Другими словами, педагог должен был получать процент с выступлений Карузо не в течение пяти календарных лет, а то время, пока по совокупности всех выступлений Карузо не наберется пять лет! То есть это могло быть и десять, и пятнадцать, и двадцать лет — в зависимости от интенсивности выступлений тенора. После судебного процесса, продолжавшегося не один год, решение было принято в пользу Эррико. В противном случае, если бы условия кабального контракта были реализованы, маэстро Верджине мог бы стать, наверное, самым богатым вокальным педагогом в истории — ведь уже через несколько лет гонорары Карузо достигли невиданных размеров!

В то время как с декабря 1896-го по март 1897 года Карузо пожинал лавры в театре «Меркаданте», в главном театре Неаполя «Сан-Карло» с большим успехом выступала сопрано Ада Джакетти-Ботти. Хотя эти двое певцов и не были знакомы, они вполне могли встретить имена друг друга в неаполитанских газетах (в отличие от книг, газеты Эррико читал). Правда, слава Карузо еще не была столь громкой, чтобы привлечь внимание молодой примадонны…

Из Неаполя Эррико отправился в Салерно, чтобы вновь участвовать в антрепризе Грасси. Он был рад встретиться с невестой, однако мысль о запланированной свадьбе с ней его все более угнетала. Молодой человек был явно не готов проститься со свободой, какую давала холостяцкая жизнь… Ко всему прочему, будучи крайне суеверным, Карузо продолжал считать, что у Грасси «дурной глаз», и по-прежнему раздражался, когда тот появлялся на репетициях и спектаклях. Все закончилось тем, что Эррико разорвал помолвку. Это был первый раз, когда, можно сказать, на пути к алтарю Карузо струсил. И, как оказалось, далеко не последний.

К моменту возвращения Карузо в Салерно Джузеппина Грасси вовсю готовилась к бракосочетанию, и для нее разрыв помолвки стал страшным ударом. Отец Джузеппины столь бурно прореагировал на неожиданный поворот событий, что тенор решил не задерживаться в Салерно.

До отъезда из города у Карузо начался роман с балериной, участвовавшей в «Джоконде» в знаменитом «Танце часов». Любовники тайно встречались в романтичной обстановке: на освещенном луной пляже, под шелест волн… Однако их связь вскоре стала секретом полишинеля и создала для Эррико неожиданные проблемы. Как выяснилось, у Карузо был соперник — очень влиятельный и могущественный…

Следующим ангажементом Карузо был уже по-настоящему престижный контракт. Эррико пригласили участвовать в торжественном открытии сезона театра «Массимо» в сицилийском городе Палермо — первом большом театре (как это видно даже из названия — зал театра вмещал 2500 человек). Так как репертуар тенора расширялся, известность росла, соответственно, увеличивались и гонорары. За тринадцать выступлений в «Джоконде» А. Понкьелли в течение сорока пяти дней он должен был заработать 2750 лир (в некоторых биографиях Карузо говорится, что по следующему ангажементу — в Ливорно — он получал 15 лир за спектакль, что, конечно, неверно [80] ).