Шрифт:
К тому же артиллерию далеко отводить от границ просто опасно.
«Мы возмущаемся, что какой-то идиот в Генеральном штабе отдает глупые приказы. Но не будем возмущаться. Приказы отдавал не идиот, а великий, непобедимый Г. К Жуков».
Приказ отдавал вовсе не Г. К. Жуков, как ему это приписывает Суворов-Резун. Приказ отдавали командующие округами. Жуков писал в «Воспоминаниях и размышлениях», которых Суворов-Резун, похоже, не читал:
«Нарком обороны СМ. Тимошенко рекомендовал командующим войсками округов проводить тактические учения соединений в сторону государственной границы, с тем чтобы подтянуть войска ближе к районам развертывания по планам прикрытия. Эта рекомендация наркома обороны проводилась в жизнь округами с одной существенной оговоркой: в них не принимала участия значительная часть артиллерии.
Дело в том, что дивизионная, корпусная и зенитная артиллерия в начале 1941 года еще не проходила боевых стрельб и не была подготовлена для решения боевых задач. Поэтому командующие округами приняли решение направить часть артиллерии на полигоны для испытаний».
Но насчет того, что Г. К. Жуков был «великий» и «непобедимый», я согласен.
В главе 17 — «О перманентной мобилизации» Суворов-Резун делает очередные открытия. От них я уже немного устал — но продолжим.
«5 каждой советской квартире коммунистическая власть бесплатно установила большой черный репродуктор — тарелку, а на каждой улице серебристый колокольчик. Однажды эти репродукторы должны были на всю страну прокричать мобилизацию — День «М».
Коммунистическая власть н е устанавливала репродукторов-тарелок в каждой семье. Моя мать, которой в 1941 году было уже семь лет, хорошо помнит, что речь Сталина в связи с нападением на СССР она слушала у соседей. Ей запомнились встревоженные лица тех, кто собрался вокруг репродуктора.
Суворов-Резун:
«Каждый советский резервист в своих документах имел «мобилизационный листок» ярко-красного цвета, на котором стояла большая черная буква «М» и предписание, в каком часу и где быть в день, когда мобилизация будет объявлена».
Ух, как грозно!
А теперь почитаем, что говорил в августе 1939 года на англо-франко-советских переговорах глава французской делегации генерал Думенк:
«Недавно во Франции издан закон, по которому все рабочие объявляются мобилизованными и получают мобилизационные карточки наравне с солдатами. По этому же закону правительству дано право мобилизовать необходимое количество рабочих для военных заводов» (СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны. С. 553).
В главе 2 °Cуворов — Резун живописует, как маниакально Сталин вооружался:,
«А Сталин давил персонально. Был у него такой прием: своей рукой писал от имени директоров и наркомов письменное обязательство и давал им на подпись… Не подпишешь — снимут с должности с соответствующими последствиями, если подпишешь и не выполнишь… Генерал-полковник А. И. Шахурин в те времена был Наркомом авиационной промышленности. Предшественник Шахурина — М. Каганович — был снят и застрелился, не дожидаясь последствий снятия. Шахурин занял пост Кагановича, и вот он обедает у Сталина. Январь 1941 года. Сталинский обед — это очень поздний ужин. Слуги накрыли стол, поставили все блюда и больше не входят. Разговор деловой. О выпуске самолетов. Графики выпуска самолетов утверждены. Шахурин знает, что авиационная промышленность выпустит запланированное количество новейших самолетов. Поэтому спокоен. Но Сталину мало того, что запланировано к выпуску и им же самим утверждено. Нужно больше. И тогда:
«Сталин, взяв лист бумаги, начал писать: «Обязательство (заголовок подчеркнул). Мы, Шахурин, Дементьев, Воронин, Баландин, Кузнецов, Хруничев (мои заместители), настоящим обязуемся довести ежедневный выпуск новых боевых самолетов в июне 1941 года до 50 самолетов в сутки». «Можете, — говорит, — подписать такой документ?» «Вы написали не одну мою фамилию, — отвечаю, — и это правильно, у нас работает большой коллектив. Разрешите обсудить и завтра дать ответ?» «Хорошо»,— сказал Сталин. Обязательство было взято нами и выполнено. Сталин ежедневно занимался нашей работой, и ни один срыв в графике не проходил мимо него» (Вопросы истории. 1974. № 2. С. 95)».
Вот так обличает Суворов-Резун Сталина.
Замучил Сталин бедного Шахурина с наращиванием выпуска самолетов! Шахурин не хотел дополнительной головной боли, но Сталин алкал войны и заставлял делать расписки. Если не выполнишь расписки — убью…
Жуть!
Хотел Сталин напасть на Европу…
Теперь почитаем самого Шахурина.
А он пишет:
«Однако нас не оставляло чувство тревоги. Все ли мы делаем? Укладываемся ли мы в сроки, которые нам отведены? Не окажемся ли «безоружными» к началу войны? Как-то в октябре или ноябре 1940 года, когда мы переходили из кремлевского кабинета Сталина в его квартиру, я, поотстав от других, сказал Сталину, что наступило какое-то очень тревожное время для авиапромышленности. Прекращен выпуск старых самолетов. А вот удастся ли к нужному моменту наладить производство новых в достаточном количестве, трудно сказать. Это меня очень беспокоит. Успеем ли?
Без долгого раздумья, очень уверенно Сталин сказал:
— Успеем!
Это единственное слово «успеем» очень запало мне в память. И этот короткий разговор меня очень приободрил» (Шахурин А. И. Крылья победы. С. 96).
Вот те на! Оказывается, это Шахурин подталкивал Сталина.
И не он один. Ильюшин написал Сталину письмо, умоляя ускорить выпуск штурмовика. Кошкин по собственной инициативе начал работать над танком с противоснарядным бронированием — будущим Т-34. Грабин в инициативном порядке сделал пушку Ф-32 для КБ и Ф-34 для Т-34. Начальник НИИ ВВС Филин прямо-таки заставил Сталина принять решение о выпуске ТБ-7. Летчик — участник боев на Халхин-Голе и в Испанской республике Денисов добился встречи со Сталиным и ведущими авиаконструкторами, чтобы сообщить свои рекомендации относительно конструкции истребителей. Побывавший в Испании танкист Ветров выступил на совещании против всего руководства РККА, заявив, что армии нужны не колесно-гусеничные машины, а гусеничный танк с мощными броней и пушкой. А тут еще и Шахурин пристал к вождю в коридоре с просьбой ускорить выпуск новых самолетов.