Из других книг видно, что Сталин отправлял Ворошилова на разные направления.

Н. Д. Воронов свидетельствует:

«В марте 1943 года я вместе с К. Е. Ворошиловым был послан на Волховский фронт. Этот фронт совместно с Ленинградским проводил как раз частичную операцию. Она подготавливалась в довольно сложных погодных условиях, на трудной местности и имела скорее отвлекающий характер.

Расположились мы с Ворошиловым в поезде члена Военного совета Волховского фронта…

К. Е. Ворошилов, а вместе с ним и я побывали в 55-й армии, которой командовал бывший артиллерист генерал В. П. Свиридов. Добрались даже до некоторых НП командиров стрелковых дивизий. Один из них, помнится, располагался на пятом этаже полуразрушенного дома, и оттуда хорошо просматривалась оборона противника».

Вот так окопался Ворошилов в тылу, в «уютных вагонах». Но вернемся к чтению Суворова-Резуна. Он продолжает гвоздить культурного маршала:

«Теперь вообразим грязного, голодного, заросшего командира партизанского отряда, который много дней путал следы по лесам и болотам, уводя свой отряд от карателей. И вот приказ: прибыть к барину Ворошилову. Целая операция: через фронт гонят самолет, кострами поляну означают, везут командира на Большую землю. И вот он в салон-вагоне: ковры, зеркала, полированное красное дерево, бронза сверкает, а за окном ветер ревет, мгла. Сладко выспавшийся, плотно поевший и обильно попивший Ворошилов вдали от фронта и карателей лично инструктирует…»

Читая этакое, любой читатель невольно тянет руку к кобуре. Туг партизан не евший, заросший, а Ворошилов — и выспался, и поел, и попил. А может, еще и побрился? Да он еще и книжки читал!.. Гад, короче.

Не хочу я больше про него читать.

Хорошо, что Суворов-Резун с той же злобой накидывается на его порученца — Хмельницкого. Тот занимался снабжением партизан.

«Не хочу плохого наговаривать, — пишет Суворов-Резун, — но из всех снабженческих должностей лучше всего заниматься снабжением партизан, по крайней мере недостачи не будет, материальные ценности тысячами тонн идут за линию фронта, бросают их в темноту и расписок в получении не требуют…»

Читаешь это, и невольно лезут в голову нехорошие мысли: материальные ценности преступно бросают в темноту и расписок не требуют… Неужели?..

Но Суворов-Резун ни на что такое не намекает. Он так и пишет: «Не хочу плохого наговаривать…»Суворов-Резун — честный, порядочный человек. Это уж мы сами, прости Господи, начали что-то думать — исключительно по своей собственной порочности.

Ну, к примеру, взрывчатку Хмельницкий себе оставлял. Мало ли дома какие взрывные работы придется вести. Улучшить планировку — одного ящика динамита может и не хватить. Патроны, радиостанции, винтовки — это все для дачи. Из винтовок можно частокол сделать. Из патронов — трубопроводец, из радиостанций — телевизор. Из трех радиостанций классный телевизор выходит, фирмы «Сименс»!..

Чтобы всего этого мы не подумали, Суворов-Резун продолжает «не хотеть плохого наговаривать»:

«Нашли работу и Хмельницкому — начальником выставки трофейного вооружения: дорогие заморские гости, посмотрите направо, посмотрите налево… Хотя это и экскурсовод может делать. Главное в другом: разрешил Сталин советскому солдату грабить Европу».

Я прямо вижу эту душераздирающую сцену — к сдавшемуся немецкому гарнизону подходит русский сержант и требует отдать дальнобойную пушку.

Немцы не отдают. Это любимая их пушка. Она хорошо их выручила под Харьковом.

«Пушка нужна не мне, а для выставки трофейного вооружения», — пытается по-доброму убедить их русский сержант.

Немцы — ни в какую. Немецкий фельдфебель с распущенными волосами выбегает из толпы, закрывает своим телом пушку и, раздирая на себе одежды, кричит: «Только через мой арийский труп! Эта пушка прошла со мной от Бреста до Москвы и обратно. Она мне как мать, дочь и сестра!»

Другие немцы берут за руки рыдающего фельдфебеля и, уводя его, укоризненно бросают сержанту-кровопийце: «Последнего лишаешь».

Сержант смущен:

«Не безоружными ведь оставляю. Вон у вас их сколько, фауст-патронов».

«Друга не отдают», — наставительно произносит пожилой фолькс-штурмовец. Он, как и старики всего мира, никогда не упустит случая поучить молодежь.

Сержант юношески краснеет:

«Ну, я тогда этот миномет заберу. Судя по его виду, вы из него по нам совсем немного стреляли»…

А потом Хмельницкий показывает миномет на выставке трофейного оружия!

Вот такую душераздирающую картину вижу я, читая Суворова-Резуна. Ограбил Хмельницкий Германию. Чтобы сделать выставку с трофейными танками, самолетами, артиллерией и минометами. Сволочь.

Как хорошо, что Суворов-Резун его раскусил. А то мы так и прожили бы жизнь, не зная, кем Хмельницкий был на самом деле. А теперь знаем, что он работал на выставке трофейного оружия.

На эту выставку приезжали конструкторы, чтобы познакомиться с немецким оружием и перенять новинки, а также командующие, чтобы знать, с чем имеют дело, — но это так, детали, не стоящие внимания…

Важно не это. Важно главное. Разрешил Сталин советскому солдату грабить Европу.

Опять же, Суворов-Резун не знает (или прикидывается, что не знает), что перед пересечением границы был зачитан приказ, по которому за разбой, насилия и прочее следует расстрел. Если солдаты, скажем, видели в поле корову, ее брать себе они не имели права. Существовали определенные службы, которые занимались обеспечением, они документировали все приобретения. В наши дни англичане и американцы любят смаковать тему про насилия советских солдат в Германии; насилия действительно были, но за этим следовал расстрел. Эйзенхауэр тоже утверждал расстрелы для любвеобильных американских солдат — десятками в месяц, — но про это англичане и американцы сейчас не вспоминают. Память отшибло.