Шрифт:
Как ни странно, единственный способ совершенствоваться в расслаблении – не заниматься им вообще, или, точнее, воспитывать в себе интуицию инобытия (что, конечно, не имеет ничего общего с шизофреническим
Ван Бо. Цюанью лаоцзя тайцзицюань, с. 45. Цит. по: Чжу Датун. Тайцзи нэйгун цземи, с. 48.
раздвоением «я» по той простой причине, что самоидентификация с каким бы то ни было «я» здесь отсутствует). Наличие указанной интуиции является непременным условием сознания как такового, которое всегда обладает некой внутренней глубиной. (Полагать, что сознание должно обладать предметным содержанием, – европейский предрассудок.) Просветленность духа в тайцзицюань, напомним, трактуется как необыкновенно тонкое чувствование со-положенности разных моментов существования, а кулачное искусство, по китайским представлениям, равнозначно безупречной оценке соразмерности, со-отношения сил с целью владения ситуацией.
Вместе с тем, подобно пустоте, мягкости или сферичности, расслабление имеет и абсолютную ценность, будучи в этом качестве недоступной формализации совокупностью всех телесных и духовных аспектов состояния Великого Предела. Иными словами, абсолютное расслабление совпадает с моментом полного покоя, самоотсутствия сферы и приведения в действие внутренней силы. В школе Цюанью (стиль У) имелось «тайное наставление из трех слов», описывавшее порядок действия силы – цзинь.
Первой фазой действия этой силы было как раз расслабление, соотносившееся с «переполнением» цив Киноварном поле (известное в традиции тайцзицюань как состояние гудан)и его свободной циркуляцией в теле. При этом требовалось «неотступно направлять внимание на разрыв в пояснице, хранить расслабление и покой в животе».
Второй этап выражен в ощущении внутреннего «растяжения» (чан), которое предполагает растяжение сухожилий, но превыше всего – концентрацию внимания в области лопаток, откуда исходит внутренняя сила. Добавим, что «длительность» (обозначаемая тем же иероглифом чан)считается одним из свойств силы-цзинь, которая может накапливаться практически сколь угодно долго, не переходя в режим выброса. Старинное изречение мастеров тайцзицюань гласит: «Движения любят краткость, воля любит отдаленность, сила – цзиньлюбит длительность».
Наконец, третьей стадией действия силы – цзиньявляется «погружение», которое соответствует испусканию силы и характеризуется полным согласием воли, ци,внутренней силы и телесной формы и превыше всего – безупречной концентрацией духа 1.
Итак, применение силы-цзинъ сопровождается ощущением резкого погружения внутрь себя, завершающимся обостренным чувствованием ступней. В принципе это чувство нисходящего течения – постоянный симптом расслабленности и стекания цив Киноварное поле. Оно предполагает необыкновенную устойчивость стойки, но имеет и отрицательное определение, обозначая отсутствие поверхностного, чисто физического
Ван Бо. Цюанью лаоцзя тайцзицюань, с. 47.
воздействия. По сути же, оно соответствует уже известным нам принципам сферы Великого Предела, а именно: скручиванию-раскручиванию двойной спирали, слитности погружения и вращения, многослойному строению сферы.
Покой потому и может быть воплощением недостижимого предела, что всегда хранит в себе некое второе дно, запредельный покой: «приди к покою и еще упокойся»,- гласит традиционная формула даосского совершенствования. Учитель Линь Алун в этой связи говорит о «вторичном», или «дополнительном», расслаблении, выраженном в формуле: «расслабься еще» 1. Это «второе дно» расслабления соответствует абсолютному «неделанию» и предстает моментом взаимного перехода пустого и наполненного аспектов внутреннего состояния: «пустотой в пустоте», «наполненностью в наполненности». Оно и является подлинным условием круговорота Великого Предела. Проявляет же оно себя в соответствии с принципом зеркального соответствия как возвратное движение в пределе расслабления (ср. высказанные выше замечания о понятии «наполненности в наполненности» и т.п.). В целом же речь идет о принципе «двойного сокрытия».
Расслабленность, таким образом, исключает конфронтацию и неотделима от вращения по сфере, непрерывного и бесконечного. В ней заключена сущность даосского идеала «недеяния» как вечнопреемствен-ного действия. Поэтому следует делать различие между иньскими и янскими формами расслабления: первые соответствуют принятию удара и уступанию, вторые – нападению и испусканию внутренней силы. Пик же расслабления приходится на момент перехода Инь в Ян и наоборот (мгновение «возвратного вращения»), которое воплощает «пустоту» и «самоотсутствие» в соответствии с известными нам строками древнего даосского песнопения: «Без формы, без образа. Все тело пронизано пустотой». Как раз об этом (не)состоянии пустотности, исполненной внутреннего динамизма, сообщает классическая сентенция тайцзицюань: «Даже перышко не может опуститься».
Тело мастера тайцзицюань при прикосновении действительно обнаруживает необыкновенную податливость, рождающую ощущение, что мы нигде не находим точки опоры и проваливаемся в пропасть. Однако эта поистине пугающая мягкость настолько плотна, что вы чувствуете себя как будто связанным и неспособны пошевелить рукой и ногой (так называемый эффект «покрытия», «обволакивания» – люй).Вот что в канонах тайцзицюань называется: «я следую (возвратному круговороту Великого Предела), а противник вынужден действовать (ему) наперекор».
Линь Алун. Тайцзицюань цзянъи, XII, 10.
Все сказанное означает, что расслабление – это не статическое состояние, а определенное действие и даже, точнее, момент превращения, которое осуществляется только в соприкосновении с противником подобно тому, как внутренняя сила может быть применена только при взаимодействии, хотя бы по видимости отсутствующем. Не будем забывать, что оно знаменует также метанойю, момент переворота (и соответственно пробуждения, прояснения) сознания. Расслабленность в ее принятом в тайцзицюань специфическом смысле есть венец духовного совершенствования. Но в свете принципов тайцзицюань искать расслабленность саму по себе, вне динамики первозданного воздействия-отклика жизни есть бессмыслица и самообман. Расслабление, как сама истина Пути, «удобно» тем, что оно забывается в повседневном существовании.