— А кто такие бизоны?

— Быки такие здоровенные, раза в два поболее наших да шерстью сильнее покрытые, особенно спереди. На зубров похожие. Бегают стадами по несколько тысяч голов и топчут все так, что за ними вообще ничего, кроме взрытой земли, не остается.

— Петенька, какой ты умный! — восхитилась цесаревна. — И красивый, а еще сильный, смелый и неутомимый. Нет-нет, это я просто так, нам на сегодня уже хватит.

Ближе к вечеру на задний двор Лефортовскго дворца въехала неказистая крестьянская телега, крытая рогожами, в сопровождении четырех неприветливого вида мужиков и небольшого возка, из которого сразу вылезла невысокая плотная старушка и устремилась к черному ходу. Вскоре телега была взята под охрану десятком семеновцев, а старушка окольными путями, минуя парадные залы и коридоры, добралась до царской приемной, из которой ее без всяких вопросов пропустили в кабинет.

— Здравствуй, батюшка-государь, — поклонилась она при входе.

— И тебе не болеть, Анастасия Ивановна. И, знаешь, не надо меня батюшкой звать, а то я сам себе кажусь не то попом, не то вообще стариком девяностолетним. Как там наши дела — один клад привезла или оба?

Быстрое выкапывание голицынских кладов было частью задания, полученного бабкой накануне поединка. Потому как даже в случае проигрыша Новицкого оставлять их в земле было как-то не по-хозяйски. Однако все прошло хорошо, а в таком разе клады предполагалось доставить в Лефортовский дворец.

— Оба, государь, оба, они ж недалеко лежали, поленился Михаил Михайлович их серьезно прятать.

— Все прошло нормально, жадность твоих людей не обуяла?

— Нормально, ваше величество. Правда, один человечек все-таки не выдержал, глазки у него забегали не по-хорошему и думы появились неправильные, я уж такого на своем веку навидалась.

— И что?

— Да ничего особенного, государь. В той яме, что от сундука осталась, и закопали болезного, а потом сверху аккуратненько свежим дерном заложили, так что теперь и не найдешь местечко-то.

— Ладно, тут тебе виднее. А как у нас поживает Лесток?

— Не сказать чтобы уж очень хорошо. Страшно ему стало, как узнал про смерть Голицына да начало твоего самодержавного правления. Собрал он вещички и вот как раз сейчас собирается в бега. Как стемнеет, так и выедет.

— Наверное, далеко не уедет? — предположил император.

— А это уж как ты, государь, прикажешь. Можно и взять его, авось и расскажет чего интересного. Но я мыслю, что это вряд ли, мы его сказки и так знаем, а уж после той голицынской бумаги и подавно. Зато интересно, куда он побежит — просто так, лишь бы от тебя подальше, али к кому-нибудь? Он ведь не один в бега собрался, а с дамой сердца.

— Это с твоей Анютой, что ли?

— Именно так, ваше величество.

Эх, подумал Сергей, самую умную и красивую фрейлину у меня уводит какой-то прохиндей невразумительной национальности. Может, пресечь это безобразие в зародыше? Хотя, с другой стороны, будет у бабкиной внучки производственная практика, причем вполне возможно, что и заграничная. Куда он, кстати, лыжи-то навострил?

— Этого не говорил он пока внученьке, — пояснила бабка, — но та сама выяснила, что поедут они по калужскому тракту. А ей обещал кобелина показать жизнь иноземную, сказочную, отчего думаю я, что его к ляхам потянуло.

— Обманет ведь насчет сказочной-то жизни, — вздохнул Сергей.

— Обмануть можно того, кто верит, — возразила Анастасия Ивановна. — Неужели ты мою внучку такой дурой считаешь, которая этому немчику поверить сможет? Ведь говорил же с ней, и не раз.

— Да, бабушка, тут я немного ступил. Что сделал? Ну, иными словами, недодумал. Хорошо, пускай Лесток бежит, куда вздумается, раз уж он под присмотром, а мы с тобой давай сходим да посмотрим, что ты мне привезла. Сама-то внутрь заглянула?

— Не без этого, государь, а то вдруг это обманка, кирпичом али трухой набитая? В большом сундуке мягкая рухлядь, а в малом…

— Чего-чего в большом?

— Меха всякие ценные. Не очень я сильно в них разбираюсь, но похоже на соболиные. А в малом — золотых петровских червонцев пуда три да украшений с камнями около пуда.

За время пути до телеги Сергей попытался прикинуть, сколько это будет в рублях. Петровский червонец чеканился из золота наивысшей пробы и весил три с половиной грамма. Значит, деньгами там чуть меньше ста пятидесяти тысяч рублей. Неплохо, подумал Новицкий, будет на что ускорить изготовление паровика и генератора до возможного предела, и еще останется! Украшения пусть Остерман найдет, кому продать, вроде бы в откровенном воровстве он не замечен ни мной, ни бабкиными людьми, ни историками двадцать первого века. А вот софт-рухлядь надо поручить кому-нибудь другому, негоже складывать все яйца в одну корзину. Отобрать же несколько шкурок на подарок Елизавете он сможет и сам, тут в ценах разбираться не обязательно. Хотя, наверное, Лизе не помешают и драгоценности, но здесь очень велик риск сесть в лужу. Может, пусть сама выберет? Но вываливать перед ней все сразу… нет, это как-то скорее по-купечески, чем по-императорски, да и не стоит зря вводить девочку в искушение.

Будем рассуждать логически, решил император. Итак, для чего женщинам украшения? Чтобы в них красоваться. Перед кем? Наверное, перед родными и любимыми. Можно, конечно, в них еще блистать на балах, но это уже вторично. То есть конкретно Лизе они нужны для произведения впечатления на меня или на кого-то еще. Так и не фиг этому "кому-то" за мой счет на моей женщине драгоценностями любоваться! Облезет, зараза такая. Получается, что я их практически выбираю для себя и, значит, ориентироваться следует исключительно на свой вкус, никакими другими параметрами не заморачиваясь.