Доехав до какой-то точки на хрусткой трассе, где, казалось бы, не было ни указателя, ни другого какого знака, Таиб свернул на едва заметную… нет, не дорогу, а автомобильный след, отходящий от трассы под прямым углом. Между разбросанных повсюду бесконечных валунов и обломков скал стали попадаться пятна песка, скудная растительность еще более поредела, увеличилось число колючек, а деревья, и без того нечастые, сменились низкорослым кустарником с перекрученными стеблями вперемежку с кактусами. Дорога пошла под уклон к высохшему речному руслу, потом машина поползла вверх по противоположному склону. Когда мы взяли подъем, вдали, на самом краю тусклой равнины, я увидела крохотные пятнышки мерцающей зелени. Чем больше я в них вглядывалась, тем они казались дальше и неразличимее, но Таиб направил машину прямо туда. Через несколько минут на фоне безупречно чистого синего неба показались раскидистые верхушки финиковых пальм, а под ними — серебристая водная поверхность, в которой они так красиво отражались. В изумительно прохладной тени под кронами этих деревьев Таиб остановил свой «туарег», и мы помогли Лаллаве выбраться на воздух. Я смотрела, как она оперлась одной рукой о горячий металл капота, крепко зажмурила глаза, словно даже самые смутные зрительные образы могли при тупить остроту остальных ее чувств, и принюхалась.

— Заир-Фукани, — повернувшись к Таибу, произнесла Лаллава, и у него брови от удивления подскочили вверх.

— Она узнала место, куда мы приехали, — пояснил мне Таиб.

Казалось, он и сам поражен этим фактом.

Я улыбнулась и сдержанно кивнула. Что тут такого сверхъестественного? Даже я не глядя поняла бы, что мы попали в оазис. Тень деревьев, запах воды!.. Почувствовать это не так уж трудно.

— Да нет же, — сказал Таиб, заметив мой скепсис. — Лаллава точно знает, где именно мы находимся, как называется оазис. Ей известно, куда мы отправимся дальше — к древнему торговому маршруту, к соляному пути.

Несмотря на жару, по спине у меня побежали холодные мурашки.

Еда у нас была простая, но очень вкусная: козий сыр с хлебом, миндаль и финики — так, наверное, веками подкреплялись здесь, под пальмами, тысячи путешественников. Прикрыв глаза козырьком ладони, я смотрела на ослепительно сияющую пустыню и с легкостью представляла себе, как из раскаленных просторов Сахары выходит караван, силуэты верблюдов на фоне бледно-синего неба. Они с облегчением чувствуют, что пустыня кончилась, их ждет благословенная тень и прохладная вода оазиса. Но к концу нашей трапезы на горизонте показались не верблюды, а нечто совсем иное, больше похожее на армейский джип цвета хаки с пыльными бортами, покрытыми вмятинами и царапинами. Такие машины часто можно видеть в каком-нибудь старинном чернобелом кино про войну. Было такое чувство, будто он вырос из-под земли, точнее из-под песка, и, крутя колесами, помчался прямо к нам. Должны ли мы обеспокоиться? В путеводителе я читала душераздирающие истории о том, как на беспечных туристов в пустыне нападают грабители, отнимают транспортные средства, а самих оставляют на верную смерть. Я бросила взгляд на Таиба, который уже встал. Легкая усмешка блуждала по его губам, когда он принялся неторопливо наматывать вокруг головы ткань своего тюрбана.

Джип остановился возле нашей машины, и из него вышли трое мужчин. Одежда на них, как и на Таибе, представляла собой странную комбинацию элементов Востока и Запада: джинсы с футболками, а на голове тагельмуст. Головной убор Таиба почти не закрывал лица, свисал свободно, а вот у этих людей сквозь щели в плотно намотанной ткани видны были только темные сверкающие глаза. Они что, прячут свои физиономии, чтобы их никто не узнал? Я внутренне напряглась, повернулась было к Таибу, собираясь что-то сказать, и с удивлением увидела, что лицо его сейчас плотно закрыто, как и у незнакомцев. Двое из них подошли ближе и обменялись с ним легкими поклонами и чем-то вроде сдержанного, осторожного рукопожатия. Точнее сказать, они просто коснулись ладонями и пальцами друг друга, что было совсем не похоже на горячие приветствия, которые я наблюдала в берберских поселениях. Третий держался позади, на расстоянии. Глаза его скользнули по мне, потом по Лаллаве. Он подождал, пока в разговоре наступит пауза, и резким, громким голосом что-то сказал Таибу. Тот небрежно махнул в мою сторону рукой, мол, просто туристка. Незнакомец как будто смягчился, кивнул, повернулся к джипу и стал что-то доставать из его задней части. Вытянув шею, я увидела там много больших канистр оливкового цвета. Он выгрузил три из них, получил из рук в руки деньги и тщательно пересчитал их, в то время как двое других помогали Таибу перелить топливо в бак нашего автомобиля. Потом все вежливо распрощались, эти трое уселись в свой джип и уехали.

— Да-а, такой заправочной станции мне еще не приходилось видеть, — со смехом сказала я, когда мы покинули гостеприимный оазис и помчались на юг.

— Вот так мы здесь и живем, — вполголоса отозвался Таиб.

Он уже распустил нижнюю часть тагельмуста, и теперь мне снова можно было любоваться его носом и подбородком. А также улыбкой. Да, он улыбался!

Я подозрительно посмотрела на него.

— Кто эти люди?

— Лучше не спрашивайте.

— Нет, я хочу знать. — Сперва я обиделась, а потом меня вдруг осенило: — Контрабандисты?

Он оторвал взгляд от дороги, на мгновение задержал его на моем лице, а затем снова уставился на дорогу.

— Если вам так угодно.

— Черт возьми, а где они берут топливо?

Таиб только пожал плечами, не собираясь отвечать на столь глупый вопрос, потом все-таки смилостивился.

— Алжир — один из крупнейших в мире производителей нефти. Повсюду есть трубопроводы, огромные нефтеперегонные заводы. Если где-то пропадет несколько несчастных баррелей…

Значит, контрабандное топливо. А за воровство в этой части света, похоже, полагается расстрел. Если поймают.

— А что, алжирская граница уже близко? — спросила я, помолчав.

— Мы давно ее пересекли.

— Что-о?

Я потрясенно смотрела на него, с неожиданной дрожью вспомнив о том, что в бумагах отца упоминалась Абалесса.

— Но я не видела никакой границы, контрольно-пропускного пункта или еще чего-нибудь в этом роде.

— Из Марокко в Алжир законным путем попасть невозможно. С девяносто четвертого года граница закрыта. Вообще-то связи между нами затруднены еще со времен так называемой войны в песках, это шестьдесят третий год.

— Фантастика, прямо как у Толкина!

Он слегка улыбнулся.

— Скорее всего, война была из-за нефти, и пески здесь ни при чем. Но ведь так происходит всегда, верно? Сейчас вот войны нет, но ситуация все равно напряженная. Обе стороны стараются держать границу на замке, но протяженность ее — тысяча восемьсот километров, патрулировать невозможно, нужны колоссальные человеческие ресурсы, я уж не говорю про деньги. Обе страны стараются следить, чтобы границу не нарушали. Существуют армейские блокпосты с мощными подзорными трубами, биноклями и прочей техникой, но народ все равно каждый день проскальзывает туда-сюда: люди из Полисарио, [59] контрабандисты, беженцы, кочевники.