Таким образом, раны мертвого богатыря, которые полагается поливать мертвой водой перед оживлением, воспринимаются русской сказкой как самостоятельные органы. Мы сейчас так относимся только к раковой опухоли. Есть дурные органы и есть хорошие. Есть органы, приносящие телу пользу, и органы, приносящие телу вред. Раны, стало быть, должны быть уничтожены, ибо их физиологическая функция — уничтожать свое тело.

Ни в коем случае русская сказка не воспринимает зло как ошибку в добре. Зло (энтропия, смерть) материально, как сердце, и тут уместно вспомнить Кощееву смерть на конце иглы.

Важно понимать при этом, что сами сказочные герои вполне осознают присутствие смерти в себе, как теперешний человек понимает, что у него есть сердце. В упомянутой уже сказке про Соньку-богатырку Василий-царевич прокрадывается к богатырке в дом, аккуратно переступая через растянутые повсюду струны, привязанные к колоколам, то бишь обманывает весьма изощренную систему сигнализации. Неслышно подходит к спящей Соньке, ворует у нее из-под подушки живую и мертвую воду, целует Соньку так, что та беременеет, выбирается вон из дома и, когда ему остается переступить последнюю сигнальную струну, говорит вдруг: «Как же я, добрый молодец, и не зацеплю струны?»

И нарочно цепляет последнюю струну. И рискует жизнью. И отправляется во всегдашнее богатырское странствование с переплыванием морей и отрубанием голов змеям горынычам.

Потому что смерть (зло, энтропия) присутствует в сказочном персонаже материально, как сердце, и имеет право проявлять себя подобно сердцу, имеющему право проявлять себя стуком.

В конце сказки богатырка грозит уничтожить царство отца Василия-царевича. Его старшие братья едут с богатыркой на переговоры со всей почтительностью. Василий же царевич бесцеремонно врывается в ее шатер верхом и топчет конем дорогие ковры. И она узнает в наглеце отца своего зачатого во сне ребенка. Почтительным братьям богатырка ломает позвоночники. А за Василия-царевича выходит замуж.

Один из вариантов сказки «По щучьему велению» примечателен особо. В отличие от тех общеизвестных версии истории про Емелю-дурака и волшебную щуку, что легли в основу многочисленных мультфильмов и детских книжек, этот вариант объясняет, почему, собственно, дурак лежит на печи и отказывается от работы. В этом варианте сказки героя не зовут Емелею, а зовут просто бедным мужиком. И поначалу он трудится не покладая рук.

Он трудится, а все беден. Работает день и ночь, а все нищ. Причем полуголодное прозябание в ветхой избушке нисколько не беспокоило бы его, если бы не зависть. Задуматься о богатстве, бедности, справедливости, счастье и несчастье бедного мужика заставляет именно что социальное расслоение. У бедного мужика есть богатый сосед. И однажды бедный мужик спрашивает: «Почему он богат, а я нет?» Вернее, бедняк формулирует вопрос даже жестче: «Почему я тружусь целыми днями и никак не могу справиться с бедностью, а сосед ничего не делает, целыми днями лежит на печи, а богатство само идет ему в руки?»

Вопрос технологий, ноу-хау и эффективности и не рассматривается. Бедному мужику не приходит в голову, что работать не покладая рук он может как-нибудь неправильно. Из тысячи возможных причин своей бедности бедный мужик сразу выбирает самую сомнительную, но зато требующую не рациональности, а веры. «Видать, я чем-то прогневил Бога», — умозаключает бедный мужик и решает в дальнейшем посвятить себя Всевышнему.

Посвятить себя Богу — не значит уйти в монахи, молиться и поститься. Посвятить себя Богу значит именно ничего не делать. В огромном множестве сказок мы можем найти указания на то, что труд сам по себе греховен, является такою же данью необходимости, как, например, секс. Во всяком случае, работать в праздник, т. е. в день, посвященный Богу — это уж точно грех. И, следовательно, если человек решил посвятить Богу не отдельные дни своей жизни, а всю жизнь, то и трудиться не надо вовсе, никогда, чего бы это ни стоило.

И бедный мужик прекращает трудиться вовсе. Его бедность становится катастрофической. Ему буквально нечего есть. И даже в день светлого праздника (т. е. Пасхи) ему нечем разговеться.

Поразительно, насколько героически бедный мужик соблюдает свой обет ничего не делать, каковой обет должен примирить бедного мужика с Богом и обеспечить бедному мужику на всю жизнь довольство и благосостояние. Это совершенное безделье если и имеет отношение к Богу, то похоже скорее на шантаж Всевышнего. Мужик и по воду-то идет, чтобы принести воды и похлебать воды вместо щей.

Щуку, попавшуюся в ведро, бедный мужик воспринимает не как дар, а как заслуженную награду: он стоически ничего не делал, посвящал себя на этот свой странный манер Богу и вот, разумеется, заслужил наконец награду и отношения с Богом наладил.

Тот факт, что щука говорит и просит отпустить ее на свободу, бедного мужика нисколько не удивляет. Он был бы рад просто нечаянно попавшей ему в праздничный день рыбе, съел бы ее и продолжал бы ничего не делать, свято веря, что небеса пошлют ему еды, когда следует. Но раз уж щука заговорила и сулит волшебный подарок в виде заклинания «по щучьему велению, по Божьему благословению», то мужик воспринимает этот подарок как должное. Не поверить щуке для бедного мужика нелогично, ибо нелогично думать, будто за стоическое безделье Бог не должен обеспечить человеку благосостояние на всю жизнь.