В соответствии с требованиями современности оно было оборудовано лифтом, на котором Вертен решил подняться, ибо нога давала знать о себе после путешествия сюда. Пока подъемник вез его на пятый этаж к квартире Малера, адвокат растирал свое негнущееся колено. После второго стука дверь открыла копия композитора, но в женском варианте. Ее волосы были такими же всклокоченными и жиденькими, нос — ястребиным, а взгляд глаз — слегка затуманенным и хищным. Она была одета в отнюдь не белоснежную блузку с широким галстуком, на талии белый пояс стягивал широкую юбку, которая выглядела так, как будто ее сшили из парусины.

— Вы, должно быть, господин Вертен, — предположила женщина.

— Да. — Адвокат был не совсем уверен, каким образом обращаться к ней: «Милостивая государыня?» Неписаные правила превращали «фройляйн» в «фрау», если она все еще была не замужем в возрасте тридцати лет или около того. Это «около того» всегда смущало его. Вместо устного приветствия Вертен выбрал рукопожатие.

— Полагаю, вы желаете войти.

С этими словами она повернулась, предоставляя ему самому закрыть за собой дверь. От входа в обоих направлениях ответвлялись короткие темные коридоры с прилегающими к ним несколькими комнатами. Жюстина Малер проследовала через двойные двери из красного дерева, расположенные прямо перед ней. Когда они открылись, Вертен оказался во внутренней прихожей, которая была намного просторнее и лучше освещена и выходила на второй ряд комнат. Финансовые дела директора Придворной оперы явно обстояли неплохо, если он мог позволить такую роскошную квартиру всего лишь для себя и своей сестры.

Он продолжал идти за Жюстиной Малер, когда она повернула налево. Вертен проследовал мимо открытой двери справа и бросил взгляд внутрь. Помещение оказалось парадной столовой с элегантной мебелью — очень современный стол со стульями геометрических форм. Несомненно, они были созданы в «Веркштетте», [25] объединении прикладных искусств художников, исповедующих стиль модерн и принадлежащих к авангардистскому течению «Сецессион», группировавшемуся вокруг Климта. Из больших окон, выходивших на улицу, в комнату потоком лился свет.

Женщина открыла двойные двери в следующее помещение, и они вошли в просторную гостиную; на паркете в середине красовался великолепный рояль фирмы «Безендорфер» [26] со сверкающей свеженавощенной полировкой. В дальнем углу адвокат увидел, как ему показалось, груду одеял на кушетке; при ближайшем рассмотрении оказалось, что под эту гору стеганых пуховиков забился сам Малер с белой повязкой вокруг горла и термометром во рту. Вертен был вынужден подавить невольное желание рассмеяться; все это смахивало на карикатуру из «Блохи» или какого-нибудь другого юмористического еженедельного издания.

Рядом с кушеткой разместился небольшой полированный столик, на котором стояла картонная коробка с рахат-лукумом, или «турецким наслаждением», как именовали эту сладость англичане, к которой, если верить прессе, Малер имел чрезвычайную слабость. Вертен прочитал в какой-то журнальной статье, что композитору регулярно поставляла сладость напрямую из Стамбула компания «Али Мухиддин Хачи Бекир»; это невинное человеческое предпочтение представило Малера Вертену в более гуманном свете. Небольшие желейные кубики конфет были обильно обсыпаны сахарной пудрой и испускали сильный запах корицы и мяты.

Жюстина Малер резко остановилась перед кушеткой, наклонилась и извлекла термометр изо рта Малера, прищурившись, уставилась на него, издала хмыкающий звук по поводу результата, затем засунула стеклянную трубочку в карман блузки.

— Прошу вас не утомлять его. Ему еще предстоит подготовить последний оперный спектакль в этом сезоне.

И она оставила их одних. Вертен почувствовал то облегчение, которое ощущает человек, когда ветер уносит грозовые облака. Адвокат подал ему одну из своих новых визитных карточек. Малер взял ее и заодно прихватил кусочек рахат-лукума, воспользовавшись отсутствием сестры.

— Садитесь, садитесь, — проговорил он, бросая конфету в рот и даже не подумав угостить Вертена.

Голос Малера, невзирая на больное горло, был властным и намного ниже, чем можно было ожидать ввиду его небольшого роста. Он протянул руку за пенсне, приладил его на своем остром носике и окинул оценивающим взглядом Вертена, а затем его карточку. Перед тем как что-то сказать, он тщательно прожевал конфету.

— Три специалиста, — проговорил Малер, постукивая пальцем по карточке. — Который из них наносит мне визит сегодня?

— Расследования, — туманно ответил Вертен.

— Итак, какая же жизненно важная информация имеется у вас для меня? — спросил Малер, пока адвокат пододвигал к кушетке довольно неудобное кресло. «Веркштетте» производили прекрасные вещи, но на них лучше было смотреть, нежели сидеть.

Темные глаза музыканта блеснули. На тонких губах заиграла легкая улыбка. Клочья разлохмаченных волос на макушке его головы не казались столь неуместными здесь, в постели больного, какими они выглядели при прогулке Малера по Кертнерштрассе, [27] когда его характерная неровная походка вызывала злые насмешки у детей. Даже теперь, будучи погребенным под пуховым одеялом, Малер был не в состоянии укротить свою нервную энергию, отбивая по нему такт пальцами своей левой руки.