— Это Нечипоренку с Абдиевым чтоли?

— Да они-то пацаны, боевые и повидали кой чего.

— Да берите кого хотите, и у вас час, через час собрание командиров, все ясно?

— Так точно, разрешите идти? — переминаясь с ноги на ногу, как конь в предвкушении овса, ну или француз в предвкушении жарено-парено-вареной лягушки, спросили хором оба. Они-то пацаны молодые, семьи нет, романтика в … (короче, где надо) играет во всю мощность, на все децибелы, вот им и не терпится жить.

— А ну пошли отсюда жеребцы, — и оба стратега поскакали на разработку нападалова на некую (пока этого никто не знает, и знать не может) колонну, как мухи на мед, или клопы на снулого капитально мужичка.

— Товарищ старший лейтенант, разреши войти? — сует в дверь свой нос Елисеев.

— Капитан, что ли стареешь, или так, мозги на отпуск отпустил? С каких пор целый капитанище НКВД, у какого-то лейтенантишки пусть и старшего разрешения на вход, — подкалываю Елисеева.

— Короче, Каримовджан, насчет расстрела командиров бросивших свою часть в бою, ты мысль не сменил? Не против, все еще?

— Я конечно против смерти наших воинов, но вчера ты все выразил ясно, и получается что расстрел это заслуженно, давай завтра, перед выходом на охоту, поговорим с бойцами, и надо будет там же и расплатимся по задолженностям этих недоумков трусливых. Просто пристрелить, не мешает, но пусть своей смертью они другим послужат в науку.

— Старлей, ты точно погранцом был простым, или все-таки комиссарил?

— Погранцом, но партия и правительство учит нас, что командир должен не только заботиться о физической и боевой подготовке, но и политической.

— Ладно. молчу, чо скажешь о "генерале" и шпротчике?

— Так мне кажется и тот и этот встали на путь исправления, я с ними несколько раз общался, как ты говоришь "по – комиссарски". И знаешь, по-моему, результат есть, причем у прибалта больше. Да он нам и нужнее, все-такиж обученный диверСРант, опять же немецкий знает, и т. д.

Сегодня постовую службу нес взвод пушкарей, и они (под командованием сержанта Артюхова) привели в штаб живого немца, надыбали они его, где-то в лесу, без оружия шлялся. То есть даже не шлялся, а лежал, спал мирно в лесу турист долбанный.

— Товарищ командир, этот немец валялся в лесу, романтик гребанный, обыскали из оружия у него только ложка, даже ножа и то нет, да ранец с минимумом жратвы. — Докладывает сержант.

— Ну, тащи сюда этого долбораза.

— Извините, я не долбораз, я большевик с 1917 года Бернхардт Шлюпке, — говорит мужчина лет пятидесяти в форме вермахта, подтянутый, и внешностью напоминающий Тихонова в известном фильме (Штирлиц), но на русском почти чистом языке, — бывший гауптман кайзеровской Германии. В 1916 попал в плен, при Брусиловском прорыве, был в лагере военнопленных. Там вступил в ВКП (б), после революции с 1918 – го служил в Красной гвардии, воевал командиром роты, воевал против Краснова, Деникина, в 22 уехал в Германию к семье. Так как меня могли знать как бывшего красного командира, я вернулся в Германию под именем ефрейтора Герхардта Эберта, хорошего парня бывшего со мной в плену и умершего в 17 от тифа. Он был сиротой, и никаких проблем не возникло, под этим именем призван в армию в 1938, участвовал в "освобождении" генерал-губернаторства, то есть Польши по документам ефрейтор Герхардт Эберт. На деле бывший гауптман Шлюпке, бывший комроты красной армии, член ВКП (б).

— Прошу извинения, товарищ Бернхардт, но как вы оказались в лесу и без оружия?

— Меня хотели арестовать за пропаганду против рейха, мы ж коммунисты не можем спокойно существовать, ищем трудности, я вынужден был бежать от трибунала. Увы, на фронт я не попал, все по тылам, а то бы перешел на сторону своих братьев – большевиков.

— Прошу еще раз прощения, Артюхов скажи там, что бы товарищу принесли поесть.

Через минут пятнадцать старшина принес поесть товарищу немцу, и видно было, что его распирало любопытство, раньше командир кормил немцев штыками да пулями, максимум гранатами. А что ж это за немец если его просят накормить, и причем едой.

Пока Бернхардт ел, я вышел поболтать с другими командирами.

— Товарищи командиры, наши пушкари привели к нам заслуженного немца, — говорю я напыщенно как Ксюша Собачк, ну или как ПростоФиля Киргоров.

— И чем же этот немчурбас так заслужен? — спрашивает, кривясь, спрашивает Кравцов.

— Он командиром роты Красной армии во время гражданской был. За просоветскую пропаганду его чуть ихняя гестапа не схватила, и он бежал, а куда ему бежать? Правильно не в Гондурас, а к красным, то есть к нам.

— Если все это правда? То он нам очень, нужен, — рассуждает военврач, — он с немцами говорить будет на их языке. Главное чтобы в свое подразделение не попал, а формы у нас хоть завались, даже гауптманская есть.

В это время Шлюпке выходит к нам, командиры оглядывают его.

— Товарищ офицер, какие будут распоряжение? — спрашивает, у меня Шлюпке.

— Товарищ Шлюпке, у нас нет офицеров, у нас командиры, — отвечаю я.

— Простите товарищ командир, привычка.

— Нет, товарищ Шлюпке, ничего это не страшно, я кстати Фарход Каримов, старший лейтенант, пограничник. Это Абдиев, командир бронетанкового взвода, это Гогнидзе командир минометно – артиллерийской батареи, это Прибылов командир саперного взвода, это командир особого взвода танкистов Ивашин, а это целый капитан НКВД Елисеев. Немец с каждым раскланивался и представлялся:

— Бернхардт Шлюпке, бывший гауптман у кайзера Вильгельма, и бывший комроты в Красной армии.

Потом повернувшись ко мне, он спросил:

— Вы азербайджанец?

— Нет, я узбек, а откуда вы знаете азербайджанцев?

— В гражданскую я служил в 11 – армии, на Кавказе, имя у вас похоже. Хотя нет, тогда бы ваша фамилия звучала как Керимов.

— Ладно, товарищи командиры, идите к своим подразделениям, займитесь обучением бойцов.

И командиры разошлись по своим делам, а я решил поговорить с Шлюпке наедине.