— Слышишь — гром! — выкрикнул один из них, вызвав бурю хохота у своих товарищей.

Кельмомас перегнулся за край крыши и юркнул вниз, тихо, как шелковая веревка. Он спрятался за горой свежескошенного сена, для которого рабы, если верить солдатской болтовне, высвобождали место в конюшие. Кельмомас зарылся в рыхлую копну с краю, в нескольких шагах от повозки, и дождался, пока рабы усядутся. Пахло мякиной и пылью высохшей жизни.

Сквозь пучки соломы он следил за одним из рабов, лысеющим мужчиной с испуганным лицом. Тот забрался на козлы и, присвистнув и легонько дернув вожжи, пустил запряженного коня, крепкого вороного. Кидрухильцы перестали смеяться, словно пораженные этим проявлением нехитрого мастерства. Ловко орудуя вилами, остальные рабы уже перебрасывали огромные копны сена. Факелы шипели и кашляли.

Кельмомас сосредоточил внимание на лошади, примерился к ритмичному цоканью копыт, ближе, ближе, наконец кивающая лошадиная голова заслонила возницу. Подкованные копыта падали, как молоты. Мелькали узловатые конские ноги, сгибались туго и эластично, как ненатянутые луки. Еще ближе.

Кельмомас прыгнул в громоподобный топот, выставив вперед руки…

Руки уцепились за нижнюю часть упряжи, он прижался к покрытому венами брюху, сливаясь с равнодушным животным теплом. Весь мир грохотал. Огромное тело плыло над ним, сгибаясь и разгибаясь. Внизу мелькали булыжники и стучали, попадая под колеса. Юный принц хохотал не таясь, зная, что все звуки поглотит грохот.

Громыхая, они пронеслись через двор, и когда проезжали мимо Гостевого корпуса, Кельмомас отпустил руки и, изогнувшись, приземлился на ладони и пальцы ног лицом вниз. В ту же секунду, как телега проехала его, он рванулся прочь и тенью метнулся к аркаде крытой галереи первого этажа.

И оказался в Гостевом корпусе.

Теперь ее запах, горьковатая старушечья вонь, виделся отчетливо, как след проползшего в пыли червяка. Кельмомас прошел по этому запаху на третий этаж и задержался, прежде чем свернуть в залу, через которую шел путь в покои матриарха. Он услышал стук сердца еще одного охранника.

Кельмомас высунулся, смело выглянув одним глазом за край стены, и тут же спрятался. Ему нужен был лишь беглый взгляд. Подробности можно было спокойно изучить по памяти: освещенный лампой коридор, который украшен ложной колоннадой и мраморной лепкой. Ковровая дорожка во всю длину, такого густого синего цвета, что его можно было принять за черный, и по краю отделанная вьющимся белым узором. Один-единственный часовой, не Столп и не эотиец, стоит навытяжку около запаха ее двери.

Никаких звуков, кроме непременного дыхания горящих светильников.

Кельмомас повернул за угол и затопал по коридору, плаксиво кривя губы, капризно и сопливо ноя, весь в слезах и с видом крайней жалости к себе. По улыбке стражника было понятно, что он сам отец и ему хорошо знакомы эти вспышки плохого настроения у маленьких мальчиков. Он наклонился, сочувственно поцокал языком. На черной кожаной кирасе был изображен золотой серп Ятвер.

Кельмомас ступил в веер из множества его теней.

— Ну-ну, дружок, не плачь…

Движение было точным и изящно кратким. Кончик вертела воткнулся в правый слезный проток стражника и прошел до центра головы. Легкость, с которой он проник внутрь, была пугающей, как будто Кельмомас втыкал гвоздь в мягкую садовую землю. Пользуясь костью глазницы как опорой, он провернул утопленный конец вертела, описав ровный круг. К чему нарушать еще и геометрию, подумал он.

Кельмомас отступил в сторону, высоко подняв руку, пока мужчина падал. Лицо завалилось влево и вывернулось вверх, когда под тяжестью собственного веса голова сорвалась с влажного вертела. Стражник с вытаращенными глазами дернулся на ковре, его пальцы царапали ткань, как мурлычащий от удовольствия котенок — но это продолжалось секунды две, не больше.

Кельмомас забрал у него нож.

Отделанная медью дверь оказалась не заперта.

На окна были опущены шторы, так что лучик, упавший из коридора, был единственным освещением комнаты.

— Кто там? — спросили из темноты — один из личных рабов, спящих на полу в прихожей. Остальные проснулись, придвинулись к полоске света. Всего четверо, моргающих спросонья. Сначала они казались лицами без тел, потом, когда он встал между ними, — парящими в воздухе привидениями. Он рубил их, нанося удары в щели между призрачными конечностями. Ни одна игра еще не была столь захватывающей. Когда тебя касается чужая кожа и пачкает кровь. Когда успеваешь сделать ход между двумя ударами сердца. Убивать, как ветер, не оставляющий за собой и следа.

Лица опали одно за другим, из них лилось, как из распоротых бурдюков.

К тому моменту, как маленький мальчик проскользнул в спальню, матриарх уже окончательно проснулась.

— Чирик! — пропел он. — Чирик-чирик!

Его хихикание было безудержным…

Так же, как ее крик.

Анасуримбор Эсменет мимоходом отпустила четверых шрайских рыцарей, которые стояли навытяжку в коридоре, угрюмо оглядела кричащий декор и все вокруг, за исключением мертвого ятверианского стражника, распростертого на ковре. Во времена Икуреев гости размещались внутри Андиаминских Высот, что сейчас было попросту невозможно, с учетом возросших хозяйственных потребностей Новой Империи. Строительство Гостевого корпуса стало одним из первых дел Священной династии. Он был воздвигнут в лихие дни, предшествовавшие падению Нильнамеша и Высокого Айнона, когда казалось, что Келлхус держит в своей благословенной деснице поводья всего мира. Мрамор с характерными синими вкраплениями не поленились привезти из каменоломен Се Тидонна. Огромные панно, каждое из которых изображало в барельефах героические эпизоды войн за Объединение, были созданы по эскизам самого Ниминиана и исполнены лучшими нансурскими каменотесами.