Взяв свой бокал, Бойль опорожнил его одним глотком, словно уже услышал то, что хотел бы услышать.

— Кстати, о прогрессивной политике, Оррен, — заметил Таггерт, — не задашься ли ты следующим вопросом: в интересах ли общества во время транспортных перебоев, когда одна за одной лопаются железные дороги, и целые области остаются без железнодорожного сообщения, самым расточительным образом дублировать линии и затевать разрушительную — кто кого съест — конкуренцию в тех районах, где старые компании обладают историческим приоритетом?

— Ну, вот, — бодрым тоном проговорил Бойль, — какой интересный вопрос ты поднял. Придется обсудить его с моими друзьями из Национального железнодорожного альянса.

— Дружба, — произнес Таггерт как бы в порядке праздной абстракции, — ценнее золота.

И он неожиданно повернулся к Ларкину:

— А ты как считаешь, Пол?

— Ну… да, — несколько удивленный тем, что к нему вообще обратились, согласился тот. — Да, конечно.

— Я рассчитываю на твою дружбу.

— Гм?

— Я рассчитываю и на твоих многочисленных друзей.

Все они, похоже, знали, почему Ларкин не ответил сразу; плечи его поникли, опустились к столу.

— Если все выступят за общую цель, тогда никто не потерпит ущерба! — вдруг воскликнул он голосом, полным совершенно неуместного в данной ситуации отчаяния и, поймав на себе взгляд Таггерта, с мольбой добавил: — Мне бы не хотелось причинить кому-нибудь вред.

— Это антиобщественная позиция, — с расстановкой произнес Таггерт. — Тот, кто боится принести в жертву другого человека, не имеет права говорить об общей цели.

— Но я изучаю историю, — торопливо произнес Ларкин. — И признаю историческую необходимость.

— Хорошо, — сказал Таггерт.

— Я же не могу сопротивляться общемировой тенденции, не так ли? — Ларкин словно просил, обращая свою просьбу неведомо к кому… — Не могу ведь?

— Не можете, мистер Ларкин, — проговорил Уэсли Моуч. — И нас с вами не будут винить, если мы…

Ларкин резко вздрогнул, его как током ударило; он просто не мог смотреть на Моуча.

— Кажется, ты неплохо провел время в Мексике, Оррен? — спросил Таггерт голосом, вдруг ставшим громким и непринужденным. Все понимали, что цель собрания достигнута: то, ради чего они здесь собрались, исчерпано.

— Чудесный край, эта Мексика, — бодрым тоном ответил Бойль. — Бодрит, рождает мысли. Правда, кормят ужасно. Я даже заболел. Но они изо всех сил стараются поставить страну на ноги.

— И как там идут дела?

— Великолепно, на мой взгляд, просто великолепно. Правда, в настоящий момент они… тем не менее мы ведем дела с прицелом на будущее. У Мексиканской Народной Республики огромное будущее. Через несколько лет они перегонят нас.

— А ты был в рудниках Сан-Себастьян?

Все четверо за столом выпрямились и напряглись; все они вложили немалые средства в эти рудники.

Бойль ответил не сразу, и потому голос его прозвучал неожиданно и неестественно громко:

— Ну, конечно, именно этого я и хотел в первую очередь.

— Ну и?

— Что «ну и»?

— Как там идут дела?

— Отлично. Великолепно. Внутри этой горы, должно быть, спрятаны самые большие залежи меди на Земле!

— А как там насчет деловой активности?

— Никогда в жизни не видел большей.

— И чем же они там заняты с такой активностью?

— Ну, знаете ли, тамошний латинос-управляющий говорил на таком жутком английском, что я не понял и половины, но публика, бесспорно, только и делала, что хлопотала.

— Э… какие-нибудь неприятности?

— Неприятности? Только не в Сан-Себастьяне. Это частная компания, последняя во всей Мексике, в этом и вся разница.

— Оррен, — осторожно спросил Таггерт, — а что это за слухи о планируемой национализации рудников Сан-Себастьян?

— Клевета, — сердитым тоном бросил Бойль, — явная и злобная клевета. Я точно знаю. Я ужинал с министром культуры и обедал с остальными парнями.

— Кажется, есть какой-то закон против распространителей безответственных слухов, — угрюмым тоном промолвил Таггерт. — Давайте пропустим еще по маленькой.

Он раздраженно махнул официанту. В темном уголке зала прятался небольшой бар, за которым давно, без всякого движения, застыл пожилой бармен. Отреагировав на призыв, он сдвинулся с места с достойной осуждения неторопливостью. Хотя по долгу службы ему полагалось всячески помогать людям отдохнуть и получить удовольствие, он, скорее, походил на озлобленного шарлатана, обслуживавшего больных нехорошей болезнью.

Все четверо сохраняли молчание, пока официант не поднес им напитки. Оставленные им на столе бокалы в полутьме превратились в четыре голубые струйки, похожие на слабое пламя газовой горелки. Протянув руку к своему бокалу, Таггерт вдруг улыбнулся.