Шрифт:
Шангуань Люй опустила голову, и слёзы ручьём полились у неё из глаз:
— Явись, бодхисатва, спаси и сохрани, правитель небесный, да снизойдёт премногое благословение на семью Шангуань! Лущи орешки и жди своего часа, мать Лайди, а у нас чёрная ослица должна принести мулёнка, он у неё первый, так что оставаться с тобой не могу.
— Ступайте, ступайте быстрее, матушка, — проговорила растроганная невестка. — Господи, спаси чёрную ослицу семьи нашей, дай ей благополучно разрешиться от бремени…
Шангуань Люй вздохнула и, пошатываясь, вышла из дома.
Глава 3
В пристройке горела закопчённая лампа, заправленная соевым маслом. Она стояла на каменном жёрнове, и тусклый язычок пламени беспокойно метался, пуская завитки чёрного дыма. Запах горелого масла смешивался с вонью ослиного навоза и мочи — дышать было нечем. Рядом с жёрновом стояло позеленевшее каменное корыто для ослов. Между жёрновом и корытом и лежала ослица семьи Шангуань.
Вошедшая Шангуань Люй могла различить лишь огонёк лампы.
— Кого родила-то? — донёсся из темноты обеспокоенный голос Шангуань Фулу.
Урождённая Люй скривила губы в сторону мужа и ничего не ответила. Она прошла мимо лежащей на земле ослицы и стоящего рядом с ней на коленях Шангуань Шоуси, который массировал ей живот, и в сердцах сорвала с окошка чёрную бумагу. И тут же яркие солнечные лучи высветили полстены золотыми ромбами. Потом она подошла к лампе и задула её. Запах горелого масла быстро пересилил зловоние. Тёмное лоснящееся личико Шоуси засияло золотистым блеском, маленькие чёрные глазки загорелись, как два пылающих уголька. Робко глянув на мать, он тихо проговорил:
— Матушка, бежать надо. Из Фушэнтана все убежали уже, скоро японцы здесь будут…
Люй бросила на него взгляд, в котором читалось: «Эх, был бы ты мужиком!», — поэтому он отвёл глаза и опустил вспотевшее лицо.
— Кто тебе сказал про японцев? — зло вскинулась она на сына.
— Да вот хозяин Фушэнтана всё стреляет да голосит… — пробормотал Шоуси, утирая пот. На руку ему налипли ослиные волоски; по сравнению с большой, мясистой ладонью матери она казалась маленькой, тонкой. Губы у него перестали трястись, как у ребёнка, ищущего грудь, он поднял голову и, прислушиваясь, насторожил изящные ушки:
— Матушка, батюшка, слышите?
В пристройку неторопливо вплывал хриплый голос Сыма Тина:
— Почтенные отцы и матери, дядья и тётки, зятья и невестки, братья и сёстры! Бегите, спасайтесь, переждите напасть в пустошах к юго-востоку, в посевах ячменя! Японцы скоро будут здесь — весть эта верная, никакие не выдумки. Земляки, не медлите ни минуты, бегите, плюньте на эти свои развалюхи-дома! Пока вы живы, и горы зелены; коли есть люди, то и мир не закончится. Бегите, земляки, пока не поздно…
— Матушка, слышала? — в испуге вскочил Шоуси. — Надо и нам бежать, что ли…
— Бежать… А куда бежать-то? — недовольно бросила урождённая Люй. — Тем, что в Фушэнтане, ясное дело, самый след бежать, а нам-то чего? Мы, семья Шангуань, кузнечным делом да крестьянским трудом зарабатываем, у нас ни недоимок по зерну, ни долгов по налогам в казну. Кто бы ни стоял у власти, наше дело подчинённое. Или японцы не люди? Да, они захватили Дунбэй, но куда им без нас, без народа, кто будет возделывать поля и платить аренду? Эй, отец, ты ведь глава семьи, верно я говорю или нет?
Шангуань Фулу разжал губы, обнажив два ряда крепких жёлтых зубов, но по выражению лица было не понять, улыбается он или хмурится.
— Тебе вопрос задали! — подняла голос Люй. — Что ощерился, зубы кажешь? Ну хоть жёрновом по нему катай, всё одно ничего не выдавишь!
— Мне-то почём знать! — бросил Фулу с кислым выражением на лице. — Скажешь «Побежали!» — побежим, скажешь «Нет», так и не побежим!
— Коли нету счастья, нету и беды, — вздохнула Люй. — А как беде прийти, от неё не уйти. Что замерли? Быстро на брюхо жмите!
Шоуси почмокал губами и, набравшись храбрости, спросил громко, но без особой уверенности:
— Так родила, нет?
— У настоящего мужчины должно быть что-то одно на уме. Твоё дело — ослица, нечего о наших женских делах переживать, — отрезала Люй.
— Она жена мне… — промямлил Шоуси.
— Никто и не говорит, что не жена.
— Чую, на этот раз мальчик будет, — не отставал Шоуси, давя на ослицын живот. — Пузо такое огромное, аж страх берёт.
— Эх, ни на что ты не годишься… — вздохнула его мать. — Спаси и сохрани нас бодхисатва.