— Неужели все так плохо? Вид у тебя невеселый. Они так меня ненавидят? Там появился Вторгшийся бог?

— Н-нет, — с запинкой пробормотал я. — Вторгшийся бог не появлялся.

Вторгшимся именовали бога, появлявшегося неизвестно откуда, или устремлявшегося к земле с огненным следом, или пересекавшего небо со светящимся хвостом. [25]

— Правитель, на небе не было важных знаков…

— Ты подвел меня? Ты…

— Нет, правитель, я не подвел тебя.

Перебивать правителя было запрещено. Это каралось смертью, и я почувствовал, что земля разверзлась у меня под ногами. Я уже видел, как меня волокут вверх по храмовой лестнице, чтобы вырвать из груди сердце.

Но в этот страшный миг меня осенило. Знак был явлен!

— Боги явили свою волю, — сказал я правителю. Точнее, из-за того, что я был в панике, слова сами сорвались с моих уст.

— И каковы их намерения? Говори, — потребовал правитель.

— Позволь мне лучше показать, — промолвил я и подвел его к окну. — Вот, ты сам можешь увидеть. Вон там, — показал рукой я.

— Увидеть что? Я вижу небо, на нем бог Солнца. Других богов на виду нет.

Я снова указал направление.

— Он там, звездный бог Кецалькоатль, бог, чье имя ты носишь. Он виден не всякому. Но я его вижу.

— Да. Я слышал, что некоторые способны увидеть его при дневном свете. Его появление сегодня что-то значит?

— Да.

— Тогда растолкуй мне, что это за знамение?

— Звездный бог счел нужным взойти в тот самый момент, когда ты бросил вызов принцу. Это явный знак того, что бог относится к твоему замыслу благосклонно.

Я увидел на лице правителя облегчение. И сам едва подавил порыв испустить глубокий, облегченный вздох.

— Восхождение Кецалькоатля может быть знаком войны, но сейчас это знак к началу игры жизни и смерти.

— Хорошо… Это хорошо, — подняв глаза к небу, кивнул он.

Я не лгал правителю. Боги действительно одобряли его намерение провести состязание с иноземным вождем. Иного объяснения тому, что звездный бог позволил мне увидеть себя именно в это утро, быть не могло.

Великолепие шествия через Церемониальный центр Тахина на площадку для игры в мяч поражало воображение.

Кецалькоатля и принца Тицока несли к игровому полю в паланкинах, а за ними следовали знатные мужи и воины. Оба правителя были одеты так, как могли бы облачиться для игры в мяч боги: роскошь украшавших их перьев, серебра, золота и драгоценных камней не поддавалась описанию.

Весь этот блеск предназначался для того, чтобы произвести впечатление на собравшуюся на улицах толпу. Разумеется, перед тем как выйти на поле, оба царственных игрока сменили пышные наряды на настоящее игровое снаряжение, хотя головной убор каждого был помечен знаком того сообщества благородных воителей, к которому принадлежал правитель. Для Кецалькоатля это был ягуар, для Тицока — сокол.

Все площадки для тлачтли имеют схожую форму, они длинные и узкие, но по размеру различаются. Та, которую избрали для состязания правителей, имела шестьдесят шагов в длину и пятнадцать в ширину. С двух сторон ее обрамляли стены в три человеческих роста высотой.

Я подозревал, что выбор именно этой площадки был обусловлен близостью немалого числа храмов и иных высоких строений, с крыш которых за ходом игры могло наблюдать великое множество зрителей. Интерес к ней в городе был необычайно высок: ведь самый могущественный правитель сего мира собрался состязаться с будущим правителем второй по величине державы, а на кону стояли их владения.

Высокие ставки касались не только самих игроков. Знатные люди и богатые купцы ставили на исход игры целые состояния.

Направляясь к Церемониальному центру сквозь толпу состоятельных горожан, я улавливал обрывки их разговоров, из которых явно следовало, что большинство считало более вероятным победителем Тицока, ибо он был моложе, крупнее и сильнее нашего правителя.

Однако оружейник заверил меня, что в таком деле, как игра, рост и стать — далеко не самое главное.

— Нашему правителю довелось в одиночку выживать в диких краях, сражаясь с хищниками, дикарями и убийцами, которых подсылал к нему узурпатор. — Оружейник постучал себя по груди. — Может, со стороны это и незаметно, но внутренне он гораздо крепче, чем наследник Теотиуакана.

Я не осмелился указать собеседнику на то, что свою необычную храбрость, силу и выносливость наш правитель проявил, увы, более чем за двадцать лет до нынешней игры. Не стал я говорить и о том, что смерть любого из царственных игроков, скорее всего, повлечет за собой войну, хотя не раз слышал, как многие говорили об этом почти с уверенностью. Мой разум буквально разрывался: с одной стороны, я старался сосредоточиться на игре, от которой зависели судьбы держав, с другой — старался распутать узлы той паутины загадок, которой опутали меня Стражи.