После он рассказал нам, что однажды выиграл пари на небольшую сумму, исполнив несколько тактов из «Правь, Британия, морями» на кофейнике, чей носик напоминал маленькую флейту. Будучи дилетантом по сравнению со знатоком-профессором, я, тем не менее, не упускал шанса время от времени позабавить своих коллег-врачей и при каждом удобном случае практиковался в этом «искусстве». Именно поэтому мной двигало не только простое любопытство, когда я откинулся на спинку сиденья и начал пристально изучать сидевшего передо мной мужчину средних лет.

Я тщательно «препарировал» соседа по купе, и мысли мои текли примерно следующим образом: «С виду непримечательный, но весьма состоятельный и чрезвычайно сдержанный субъект — такой с легкостью превзойдет в словесной перепалке любого грубияна и в то же время без труда впишется в общество лучших представителей среднего класса. Достаточно близко посаженные глаза и довольно крупный нос — из него получился бы прекрасный стрелок. Щеки немного дряблые, но мягкое выражение лица с лихвой компенсируется квадратным подбородком и упрямой нижней губой. В общем и целом — волевой тип. Теперь руки — вот тут затруднения. Хотя его вид демонстрирует, что в жизни он всего добивается сам, на ладонях нет мозолей, а на суставах отсутствуют утолщения. Надо полагать, физическим трудом особо себя не обременял. Тыльные стороны кистей без загара или пигментации — наоборот, руки белые с чуть выступающими синеватыми венами и длинными, тонкими пальцами. С таким лицом он явно не художник, однако у него руки человека, связанного с тонкими, тщательными манипуляциями. На одежде нет ни красных пятен от кислоты, ни чернильных пятен, на пальцах отсутствуют следы нитрата серебра (это помогло отвергнуть почти сложившееся мнение, что он фотограф). Одежда нигде особенно не поношена. Пиджак твидовый, довольно старый, одинаково вытертый в области левого и правого локтя, что нехарактерно для людей, которые много пишут. Возможно, он коммивояжер, но в жилетном кармане нет записной книжки, при нем также нет саквояжа, в котором обычно возят образцы товаров».

Я привожу эти свои умозаключения с целью проиллюстрировать свой метод определения рода занятий человека. Пока что я получал только отрицательные результаты, и теперь, выражаясь языком химиков, мне предстояло выпарить растворенные предположения и изучить сухой остаток. Мне представилось весьма ограниченное количество профессий. Передо мной был не юрист и не священник, несмотря на мягкую фетровую шляпу и короткий галстук, напоминавший пасторский. Я колебался между ростовщиком и торговцем лошадьми, но для первого он обладал слишком волевым лицом, а для второго в нем отсутствовало то характерное поведение, которое свойственно всем «лошадникам» даже на отдыхе. Поэтому я поставил предварительный диагноз, что передо мной букмекер, склонный к некоторой набожности, что отчасти следовало из его шляпы и покроя галстука.

Покорнейше прошу вас не думать, что в тот момент я рассуждал подобным образом. Это сейчас, за письменным столом, я шаг за шагом разбираю свои предположения. Тогда же я пришел к тому выводу меньше, чем за минуту, когда я сидел, надвинув шляпу на глаза, и искал ответ на вопрос, с которого начал свой рассказ.

Однако в тот момент мои умозаключения никоим образом не удовлетворили меня. Лакмусовой бумажкой, если продолжать придерживаться химической терминологии, должны были послужить наводящие вопросы, и я решился задать один из них. Рядом с моим попутчиком лежал номер «Таймс», и я подумал, что подобной возможностью грех не воспользоваться.

— Вы позволите взглянуть на вашу газету? — спросил я.

— Разумеется, сэр, разумеется, — весьма учтиво ответил он, подавая мне ее.

Я бегло просмотрел колонки, пока взгляд мой не задержался на списке ставок на рысистые дерби.

Неизвестный художник. На станции

— Вот так дела! — удивленно заметил я. — Почти все ставят на фаворита в Кембридже. Но, возможно, — добавил я, взглянув на него, — вам это неинтересно?

— Это все уловки, сэр! — с жаром ответил он. — Козни врагов рода человеческого! Смертным дано столь мало лет жизни, так отчего же они столь беспутно растрачивают их! Им даже безразличны их земные дела, — добавил он чуть тише, — иначе бы они не ставили на одну лошадь при шансах один к тридцати.

Эта его тирада весьма меня развеселила, наверное, оттого, что в ней причудливо смешались религиозная нетерпимость и приземленная практическая сметка. Я отложил «Таймс» в полной уверенности, что следующие два часа проведу за более приятным занятием, нежели тщательное изучение газеты.

— Вы говорите так, словно хорошо разбираетесь в подобных вещах, — заметил я.

— Да, сэр, — ответил он, — в былые времена немногие в Англии

разбирались в этом лучше меня до того, как я сменил род занятий. Но это все в прошлом. Сменили род занятий? — заинтересовался я.

— Именно так. И имя с фамилией тоже сменил.

— Вот как? — изумился я.

— Да. Понимаете, когда человек прозревает, он хочет начать все с нуля, так сказать, с чистого листа. Тогда перед ним открыты все пути.

Наступила короткая пауза, и мне показалось, что я невольно затронул деликатную сферу, касающуюся прошлого моего попутчика; он же не стал более распространяться на эту тему. Чтобы как-то нарушить неловкое молчание, я предложил ему сигару.

— Нет-нет, благодарю вас, — отказался он, — курить я тоже бросил. Вот это было труднее всего. Однако мне нравится запах табачного дыма. Скажите, — спросил он вдруг, сверля меня пронзительным взглядом своих серых глаз, — почему вы так меня внимательно рассматривали, прежде чем заговорить?