При прочих равных, если два цикла равны по времени, то выигрывает тот, который обеспечивает более устойчивую оптимальную траекторию, то есть само направление спирали (ведь оно может идти к победе, а может из–за неадекватности образа театра военных действий отклонятся в сторону). Выигрывает тот, кто выдерживает направление более четко, на каждом цикле. Даже если он отстает, но выдерживает направление более четко, он побеждает: адекватность оказывается более важным фактором, чем скорость в этой самой концепции военного применения.

Кроме этого, возможен удар по самому циклу. Мы сейчас переходим на совершенно новый уровень, на совершенно новый этап, когда встает вопрос о срыве цикла Бойда. Сегодня главным условием победы является разрушение кибер–цикла противника. Неважно, сколько у него после этого останется военной техники. Главное – дезорганизовать систему. Остаётся лишь добивать, если у тебя система не дезорганизована, а у него дезорганизована. Это вопрос времени, и достаточно короткого. Решающий момент – у кого раньше рухнет система. И вот здесь–то мы уже переходим к совершенно новому подходу ведения войны.

Я уже говорил, что начало мировой войны неизбежно пройдет не так, как этого ждут штабы. Они будут выведены из игры самим развитием процесса. У германского Генштаба в Первую мировую был самый лучший, самый проработанный, за всю историю военной мысли, гениальный план манёвренной кампании. План Шлиффена – это классика мировой военной мысли, лучше ничего не было. Но эпоха маневренных войн ушла. Вместо маневренной войны они получили войну окопную, войну фронтов. К этой войне германский генштаб оказался не готов. Там, где была какая–то маневренная война, в восточной Пруссии, там немецкие генералы развернулись вовсю и создали себе репутацию военных гениев. Как только там начался переход к позиционной войне, стало непонятно, что делать.

Наработки германского генштаба проваливались всю Первую Мировую. С этой окопной войной не знали что делать. Зато во Вторую Мировую французы к позиционной войне отлично подготовились, укрепили позиции. Построили гигантскую крепость, пяти–семиэтажную бетонную стену вдоль всей своей границы — много этажей огневых точек. И тут выяснилось, что война стала маневренной. Фриц мимо этой стены прошел.

То же самое сейчас происходит с нынешними главными штабами. Когда война перейдет в активную фазу, неизбежно выйдут из тени, сформируются, проявятся какие–то новые силы, которым не нужно иметь такие масштабы организации, но которые смогут сформировать у себя некий кибер–центр. У них будут военные средства и концепции их боевого применения, эффективные системы боевого управления.

Главное в предстоящей войне – это эффективность системы боевого управления. Она настолько важней боевой эффективности применяемых средств, что иногда это кажется парадоксом. Можно, используя не очень эффективные боевые средства, при помощи эффективной системы боевого управления выиграть кампанию.

Стабильная фаза Мировой войны — это фаза конкуренции систем боевого управления. Кто сможет создать у себя этот кибер–центр, тот и на коне, тот является активной единицей. Но выигрывать теперь будут не те кибер–центры, которые построены на разработках 70–х годов. И цикл Бойда, и цикл «Красная звезда», и цикл Варшавского с эпициклом – они концептуально основаны на том, что идет непрерывный процесс принятия решений и у тебя и у противника, что вы оба находитесь в системе боевой конкуренции. Это — конкурентная система. В ней ты можешь выиграть за счет ускорения, либо за счет повышения адекватности своих действий.

Но есть ещё один способ выиграть войну – сорвать киберцикл противника, то есть разрушить сам процесс управления у противника. Именно в рамках этой стратегии и будут воевать между собой группировки периода устойчивой фазы Мировой войны.

Как добиться этих сбоев цикла? Сейчас мы разберём несколько фундаментальных моментов, на которых основываются стратегии разрушения киберцикла соперника.

Для начала порекомендую Вам почитать книжку сирийского балагура, псевдоматематика, биржевого гуру Масима Николаса Талеба «Чёрный лебедь». Талеб там обсасывает вещь, для кибернетиков известную и очевидную, но совершенно непонятную для остальной публики. Он разъясняет, что наше представление о характере вероятностей в реальности неадекватно. Как только ты сталкиваешься с практикой, то оказывается, что характер распределения вероятностей описывается не нормальным распределением (то есть Гауссианой), а фрактальной метрикой. Метрика пространства вероятностей изначально фрактальна.

Когда мы смотрим издали процесса, то нормальное распределение оказывается хорошим приближением. Для описания процессов, которые уже произошли, для изучения форм процессов, математический аппарат Гаусса работает, но как только мы имеем дело с процессом единичных реализаций вероятности, то выявляется совершенно другой расклад. На примере биржевых и прочих случаев Талеб показывает, что на самом деле реализуется не та вероятность, которую мы можем предположить. На самом деле вероятность события, которое нам кажется невероятным, гораздо больше.

Талеб пользуется фрактальной математикой для описания распределений вероятностей и вероятностных процессов по причине отсутствия более адекватного аппарата для исследования дискретных по сути процессов. На краях Гауссиан начинает работать квантование. Там, где массовое скопление — гауссиана даёт хорошее приближение. На краю выплывают даже не нелинейные функции, и даже не фрактал, а не–функции. Когда начинаешь работать на уровне вот этих маловероятных событий – ты должен работать в других алгоритмах страховки и в других алгоритмах реализации.