У меня есть один знакомый колхозник — кузнец, хорошо знающий свое дело, имеющий великолепную семью. Добрый душой, трудолюбивый и уважаемый всеми человек. Но вот беда, его уже много лет боятся приглашать в гости. Выпив немного, он еще ничего, поет, замечательно пляшет. Но за одной стопкой обычно следует другая, потом третья, четвертая, и он понемногу преображается, становится просто нетерпимым, лезет в драку со всеми подряд. И тогда его стараются быстро-быстро споить, чтобы он поскорее свалился и уснул. Естественно, после этого он становится совсем безопасным как для хозяев, так и для гостей. Спит, и с ним можно делать все, что угодно и кому угодно…

Обычно мы говорим об алкоголизме как о болезни индивидуально-физической, а не как о массовой общественной болячке. Но ведь далеко не все пьющие — алкоголики, хотя не исключена для них и такая перспектива… И я говорю сейчас об алкоголизме не как о болезни физической, а как о болезни морально-общественной: эти понятия ни в коей мере нельзя объединять в одно.

Как-то в нашей Вологодской области прошла волна увлечений так называемыми молодежными кафе. Многие молодежные организации начали учреждать эти кафе в районных городках, больших селах и лесных поселках. Намерения были благие. Открылось множество всяких «Ромашек», «Аленою» и «Снежинок». Вначале в них проводились тематические вечера, встречи с художниками, поэтами, музыкантами и т. д. По примеру телевизионного «Огонька» номера и выступления чинно сопровождались глотками черного кофе. Без алкоголя не обошлось и тут, но торговали только сухим либо красным крепленым вином. Странное дело! Все эти заведения оказались, как говорят, «нерентабельными», местные торговцы схватились за голову. С хитростью кошки, которая тянется за лакомством, закрывая глаза, буфетчицы начали торговать «Зубровкой», «Перцовкой» и «Зверобоем». Надо ли говорить, во что очень скоро превратились многие «Ромашки» с «Аленками»?

Тут-то и подходим мы вплотную к одному из удивительных общественных парадоксов. С одной стороны, общество борется с ненавистным ему пьянством, судит пьяниц, бичует на собраниях и в стенгазетах, разбирает на административных комиссиях. С другой стороны, то же общество производит бездну спиртных напитков и всеми силами старается их сбыть, продать, выпоить их своим же членам. Зачастую одни и те же руководители занимаются тем, что стремятся как можно больше продать спиртного, и одновременно они же воспитывают, бичуют пьяницу-покупателя… Где же логика?

В беседе с одним из руководящих товарищей я однажды услышал новое для себя выражение: дензнаки. «Видите ли, — сказал он, — дензнаки уходят из области по многим каналам. То тут, то там создается дефицит денежных знаков, приходится покрывать их недостаток продажей водки».

Я плохой экономист и не рискую пускаться в финансовые дебри. Но, товарищи экономисты и финансисты, почему же этот дефицит в «дензнаках» устраняется обязательно при помощи продажи водки? Конечно же, этот способ самый подручный и легкий. Не надо особо ни думать, ни беспокоиться. Но кто подсчитает убытки от снижения производительности труда? Убытки от прогулов, от простоев техники? Наконец, моральные, ни с чем не сравнимые потери общества?

Теперь в семьях, где имеются пьющие мужчины, далеко не всегда рады двум выходным. Та, кже у многих матерей и жен замирает сердце, когда приближается какой-либо праздник. А праздников у нас довольно много. Каждый общенациональный праздник обычно длится два дня. Прибавим к ним общесоюзные праздники по профессиям, далее праздники локальные, связанные с жизнью одного предприятия или колхоза. В некоторых, особенно сельских, местах еще отмечаются православные праздники, хотя они давно потеряли свою религиозную окраску. Наконец, прибавим сюда личные и семейные праздники, а также воскресные и выходные дни. Что получается? Получается, так сказать, общественная реабилитация пьянства.

Но не слишком ли много развелось у нас праздников? Всевозможных банкетов, опустошающих профсоюзные и прочие кассы? Приемов? Встреч зарубежных и отечественных делегаций, сопровождаемых обильными возлияниями? И почему традиции праздновать обязательно с вином не только не исчезают, но даже совершенствуются? Любое общество обязано уберечься от такой страшной беды, как рост рождаемости умственно и физически неполноценных детей. И в этой связи нельзя говорить только о мужском алкоголизме. Пьющая женщина вызывает не меньшее, а большее омерзение. Хотя бы и потому, что никто кроме нее не может исполнить самое прекрасное и, может быть, самое священное назначение — назначение материнства. У многих наших женщин в результате дурно понятой эмансипации не то чтобы исчезла, но как-то притупилась материнская ответственность: они начали соревноваться с мужчинами не только на общественном и производственном поприще… В борьбе с таким страшным злом нельзя ограничиваться частными мерами, нельзя забывать о его социальных глубинных корнях. Определить, найти эти корни, а потом выкорчевать их — безотлагательная задача общества. И думать, действовать тут надо всем: и социологам, и экономистам, и людям искусства. Причем всем заодно. Обычно люди начинают пить просто от скуки. Отсутствие захватывающей жизненной цели, сильного жизненного увлечения, духовный вакуум постоянно и многих толкают к наркотику, то есть к рюмке. Легкое увлечение выпивкой понемногу переходит в зловещую привычку, а у безвольных и плохо информированных людей эта привычка не замедлит перейти в физическую зависимость от наркотика. Опасность маскируется, приобретает свойства мимикрии. Необходима обычная правдивая информация об алкоголе как о наркотике.

И в этом смысле значение нашей интеллигенции вообще неизмеримо, будь то писатели, экономисты, социологи или врачи. Но кто из врачей, выполняя хотя бы личный, профессиональный долг, спит неспокойно, зная, что увеличивается рождаемость ненормальных детей? Кто из них в отчаянии стучался в кабинет министра здравоохранения? Назовите хотя бы одного писателя, который бы шагнул на огонь из-за этого? Понятие «народ» никто пока не упразднял, чеховские слова о том, что писатель-то ведь тоже народ, звучат в этом случае демагогично. Нет, эта фраза Антона Павловича сказана совсем по другому поводу, и она не снимает с интеллигентов великого долга перед народом [17] . И вся соль в степени гражданственности интеллигента, в пределе понимания этого долга, занижаемого нами на каждом шагу. Либеральное фамильярничание интеллигента с трагической стороной народной жизни, эдакое всепрощающее любование пьянством выглядят просто смешно. Смешно и отвратительно. Не менее отвратительно и язвительное хихиканье некоторых с позволения сказать интеллигентов, для которых любое общественное зло просто необходимо для их мещанского самоутверждения по обывательскому способу контраста.

1971 

 «Эх, была бы у меня «Дружба», — вскидывается Гаврилов. — Я бы и в ус не дул. Ты достань мне «Дружбу», а?» — «Нет, не достану. У меня такого блату нигде нет, — говорю я. — А чего она тебе? Прямо приспичило». — «Дружба» — это все…» — говорит он и задумчиво смотрит в сторону. Я вижу, что его интерес ко мне стремительно тает. Как дым. Хоть и любит меня Гаврилов, но не в такой степени, в какой бы хотелось мне. Его любопытство ко всяким технических новшествам иной раз намного выше интереса ко мне. Я ревную: «Гаврилов, ты мне друг или нет?» — «Друг». — «А чего ж ты клюквы мне опять не собрал?»