Ватару позвонил вечером того же дня, сразу после того, как я закончила весело болтать с Джули, поэтому он застал меня в сравнительно хорошем расположении духа. Мы ни словом не обмолвились о том, что произошло четыре дня назад, и пообещали друг другу, что в ближайшее время обязательно встретимся. Прощаясь, Ватару сказал: «Я люблю тебя». Я почувствовала, как к горлу подступают слезы, молча кивнула и тихо повесила трубку.

В марте того же года я снова поступила на сэндайские подготовительные курсы. Тетка потратила немало сил, чтобы убедить отца в необходимости этого шага. Думаю, она поведала ему, что я являюсь единственным утешением в ее унылой одинокой жизни. Из уважения к старшей сестре отец внял ее просьбам и разрешил мне остаться в Сэндае.

Так и получилось, что, даже не попытавшись сдать вступительные экзамены ни в один институт [39] , я уже примкнула к классу «провалившихся». В день церемонии окончания школы мы с Джули и Рэйко решились на последнюю хулиганскую выходку, разбросав возле школьных ворот нами же отпечатанные листовки с призывами сорвать предстоящее торжество. Тут же отовсюду понабежали учителя, намереваясь задать нам взбучку, стоявшие поодаль ученицы младших классов стали их поддерживать, из толпы выпускниц раздавались критические возгласы, некоторые родители сердито нахмурили брови — и на какое-то время школьный двор стал похожим на растревоженный улей.

Нам только этого было и надо. Отказавшись участвовать в церемонии, мы покинули школу. Одна второклассница, по виду лесбиянка, которую считали фанаткой Джули, догнала нас на автобусной остановке и вручила предмету своего обожания искусственную бутоньерку в виде розы. При этом она густо покраснела и тут же убежала, не оглядываясь. Мы громко заржали. Сев на подошедший автобус, мы доехали до проспекта Аоба, поели мисо-рамэнв нашей любимой забегаловке, а потом просто бродили по улицам. Джули, которая терпеть не могла слюнявых нежностей и церемонных прощаний, до последнего момента вела себя так, будто это был «самый что ни на есть обычный день». Да и мы с Рэйко от нее не отставали. В конце концов мы сказали друг другу: «Ну, пока!» — и помахали руками на прощанье. И никаких тебе «Будь здорова!» или «Все было классно, девчонки!»

Через неделю Джули уезжала в Токио к своей подруге. Рэйко и я пришли проводить ее на Сэндайский вокзал. Но даже там мы только и делали, что валяли дурака, так и не сказав друг другу ни одного нормального напутственного слова.

Проводив Джули, мы с Рэйко выпили кофе в «Мубансо», поболтали о разной ерунде и вышли на улицу. Я запомнила, что перед расставанием Рэйко со своей обычной слащаво-томной интонацией произнесла: «В добрый час».

— Ой, Рэйко, мне так нравится, когда ты это говоришь! — воскликнула я. — Обещай, что ты всегда будешь говорить мне «в добрый час», а! Пожалуйста!

— Да скажу хоть сто раз, — ответила Рэйко. — Слушай, а мы еще увидимся?

— Само собой. Я еще целый год буду в Сэндае.

— Если честно, то мне немного грустно. Джули уехала, ты будешь готовиться к экзаменам… А меня будто опять выкинули за борт.

— Ну в этом нет ничего страшного, ты же привыкла быть за бортом. Не могу представить себе Рэйко, которая ведет правильную, целеустремленную жизнь.

— Ты хороший человек, — сказала Рэйко, захлопав своими большими сонными глазами. — Я позвоню тебе.

Я пообещала, что тоже буду звонить, и на том мы расстались.

Больше мы с Рэйко никогда не встречались. Летом того же года она, ни слова никому не говоря, неожиданно вышла замуж за врача и уехала с ним в Германию.

Я почти ничего не знала о ее муже. Поговаривали, что он был старше Рэйко на десять лет, выпускник медицинского факультета университета Тохоку, маленький, толстый, рано облысевший мужчина, который на фоне своей жены становился незаметным и совершенно не смотрелся.

Поначалу мне казалось, что Рэйко не говорила ни мне, ни Джули о своей свадьбе именно потому, что ее жених был маленьким, толстым и лысым. Ни для кого не было секретом, что противоположный пол Рэйко прежде всего оценивала по красоте.

Но много позже я узнала, как сильно я ошибалась. Оказывается в тот день, после того, как мы проводили Джули, а затем расстались около кафе «Мубансо», Рэйко села на поезд, идущий из Сэндая в Ямагату, доехала до Ямагаты, отправилась в горы, в то время еще покрытые снегом, и там попыталась покончить с собой. Однако самого страшного удалось избежать, поскольку доза принятого лекарства оказалась несмертельной, а еще потому, что хозяин маленькой гостиницы, в которой Рэйко остановилась по приезде, почуял неладное и сообщил в полицию, которая всю ночь разыскивала ее в лесу.

Об этом происшествии в местной газете была даже дана маленькая заметка, но никто из сэндайских знакомых Рэйко не обратил на нее внимания. И вот получается, что после двух попыток самоубийства, обе из которых были неудачными, Рэйко по какой-то ей одной ведомой причине, никому ничего не говоря, решила уступить давним и настойчивым ухаживаниям этого доктора и выйти за него замуж.

Это было очень в ее духе. В конце концов она ведь привела в действие свой «новый способ умереть» в стиле Рэйко, о котором рассказывала мне когда-то: «зимой в горах жевать Гиминал или Броварин, пока во рту не станет сладко». Лишь из-за незначительной оплошности эта попытка не увенчалась успехом, и Рэйко пришлось прямо на полпути полностью переписывать сценарий. Но больше всего ее разозлило, что мужчина, которого это в первую очередь должно было взволновать… мужчина, который всю оставшуюся жизнь обязан был тащить на себе крест ее самоубийства… в общем, он отреагировал совсем не так, как она предполагала, и поэтому Рэйко в отчаянии доверила свою жизнь маленькому и толстому врачу с ранней лысиной. По крайней мере я предполагаю, что примерно так все и было. Рэйко не могла жить, если с ней рядом не было мужчины. Какого угодно, только бы мужчины.