– Посторонись.

Папа тяжело открыл плечом дверь в комнату, неся в руках инструменты, и я еле успел отскочить в сторону, чтобы избежать удара по лицу, который был бы, несомненно, не только сильным, но и весьма болезненным.

– Пригляди, чтобы он сюда не лез.

Вслед за папой на кухню пробежал котенок и устремился к туалетам, забавно приподнимая голову и принюхиваясь к новым непривычным запахам.

– Иди сюда и помоги мне! – раздался из комнаты пронзительный мамин голос, и я даже немного подскочил от неожиданности, поддерживая по просьбе папы металлический «уголок», который он свинчивал с другим в замысловатую конструкцию у стены. Разумеется, это обращались ко мне, подразумевая, что я ничем не занят, а просто так – «тупо» стою и смотрю.

– Ну, давай, иди! – Папа выдернул из моих рук «уголок» и махнул им в сторону. – Я, как закончу, подойду.

Мне понравилась идея пробыть в комнате как можно дольше, чтобы к тому времени балкон был закончен, но я прекрасно понимал, что такое вряд ли возможно. Родители что-то упоминали о «минимум паре дней», но возможность даже короткой передышки вызывала радость.

– Уже иду! – крикнул я, стремительно пересек кухню и открыл дверь. – Что-нибудь захватить с собой?

Этот вопрос я начал задавать с того дня, как вызвал дважды неудовольствие мамы своим стремительным приходом.

– Куда ты так торопишься? На пожар, что ли? Я хотела попросить тебя по дороге захватить тряпку и тот пакет в ванной. Сходи за ними и в следующий раз будь внимательнее.

И что я мог на это ответить? Разумеется, ничего, кроме признания своей несомненной виновности. Однако именно тогда потраченная на вопрос секунда или две, наверное, и стоили жизни Лилеену.

Когда я услышал, что ничего не надо, то, не глядя, ухватился за ручку и резко захлопнул за собой дверь, почувствовав в следующий момент какое-то слабое сопротивление, хруст, рык и бьющиеся движения. Непроизвольно отступив, я с поднимающимся внутри ужасом смотрел на маленькую мохнатую лапку, торчащую снизу двери, которая конвульсивно дергалась и постепенно опадала. В следующее мгновение меня прошиб холодный пот и в сознание ворвался вопрос – почему я ничего не делаю, ведь если у котенка повреждена ножка, то его нужно срочно везти к доктору? Хотя позднее мне стало очевидно, что в тот момент какая-то часть меня прекрасно понимала, что произошло нечто неотвратимое и ужасное, чему не поможет ветеринар.

Сильно вздрогнув, я сделал маленький шаг вперед, слегка толкнул кухонную дверь, а потом закричал – наверное, так же отчаянно и громко, как это произошло в палатке у Бородинского поля. Только тогда разбуженным ребятам и вскоре ворвавшимся в палатку взрослым я объяснил все обыкновенным ночным кошмаром, здесь же что-то придумывать и врать необходимости не было – родители все увидели сами.

Видимо, Лилеен сходил в лоток и попытался выскользнуть из кухни следом, когда моя поспешность защемила его лапку и швырнула на длинные острые гвозди поставленных у кафельной стены балконных досок. Правый глаз котенка был пронзен насквозь, а левый раскрыт очень широко, задумчиво и удивленно глядя куда-то вниз. На белых тонких усиках застыли капли крови, и, кажется, Лилеен стал гораздо меньше и тоньше. Я понимал, что в его боку, скрытые шерстью, торчат еще несколько гвоздей, и все это не оставляет не единого шанса выжить. Но, наверное, котенок умер еще не совсем? Несмотря на мрачность и однозначность картины, кажется, его бока порывисто и чуть заметно вздымались от дыхания, или это был всего лишь ветер из открытой балконной двери.

Родители, придя в первую минуту в легкое замешательство, судя по выражению их лиц, испытали тут же большое облегчение. В самом деле – как опять все славно для них получилось: и котенка в доме не стало, и совесть не мучает – во всем оказался снова виноват их «нерадивый сын». А сколько разговоров на эту тему предстоит с многочисленными знакомыми – мама точно не упустит такой замечательный повод поохать и рассказать всем о том, как она любила «этого чудесного, самого лучшего в мире котенка»!

Чуть позже папа обернет тело Лилеена в полиэтиленовый пакет и отвезет куда-то похоронить, а я, выплакавшись и немного придя в себя, спрошу у мамы, сидящей рядом со мной на диване в большой комнате:

– А можно мне повесить на стену фотографию котенка?

Пара симпатичных снимков Лилеена была сделана на большой фотоаппарат «Зенит», хранящийся у папы в полке «стенки».

– Нет. Ты просто должен понять – у нас был друг, а теперь его нет. Постарайся оставить память о нем в сердце, но твоя жизнь продолжается. Не омрачай ее.

Вот и все. А я-то хотел сделать у себя в комнате нечто вроде уголка памяти – разместить в центре фотографию котенка, а рядом – его клубный паспорт, мои нелепые рисунки Лилеена, мисочки, лотки, ошейник от блох, который мы купили, но так ни разу ему и не надевали. Но раз нельзя, то я ограничился тем, что всегда имел с собой в кармане маленькую фотографию домашнего любимца, засунутую в пластиковую упаковку от проездных документов. Что-то очень трогательное было в возможности незаметно достать ее на уроке, про себя поделиться с Лилееном насущными делами, в который раз сказать, как мне его не хватает, и выразить уверенность, что, где бы котенок сейчас ни находился – ему там обязательно хорошо. По прошествии же пары недель мне неожиданно стало это поднадоедать – образ домашнего любимца становился все размытее, и, наконец, наступил тот предсказуемый более зрелыми людьми день, когда я выложил его снимок в ящик стола и дал себе слово сохранить память о Лилеене в сердце, чрезвычайно редко об этом вспоминая.