Вслед за флигель-адъютантами командующий 1-й армией очистил главную квартиру от рада своих адъютантов, заподозренных им в силу каких-то причин в измене. Так, он выслал в Москву барона Левенштерна и графа Лезера.

Факты, приведенные в «Записках Алексея Петровича Ермолова», как правило, не вызывают сомнений. А вот с их оценкой, с его характеристиками отдельных генералов не всегда и не во всем можно соглашаться, хотя надо отдать должное его наблюдательности, умению все-таки постигнуть психологию сослуживца.

В целом высоко оценивая Барклая де Толли как человека «ума образованного, положительного, терпеливого в трудах», то есть работоспособного, равнодушного к опасности, не подверженного страху и т. д., он в то же время считал его «нетвердым в намерениях», «робким в ответственности», «боязливым перед государем», с чем никак не согласуются многие поступки Михаила Богдановича.

По мнению М. А. Фонвизина, характерной чертой военного министра была независимость. Барклай де Толли не остановился даже перед удалением из армии великого князя Константина Павловича, который без тени смущения обвинял его перед солдатами чуть ли не в предательстве. Отделаться таким же образом от Платова «для блага службы» он не мог без высочайшего на то соизволения. Ответа же на свой рапорт от 22 июля командующий пока не получил.

6 августа русские войска оставили Смоленск. Со сдачей города, считавшегося ключом от Москвы, авторитет Барклая де Толли приблизился к нулю.

П. И. Багратион — А. А. Аракчееву,

7 августа 1812 года:

«…Ваш министр, может, хороший по министерству, но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я не виноват, что он нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругает его насмерть».

Точно так же отзывался о Барклае и генерал Д. С. Дохтуров в письме к жене.

Терялось уважение к военному министру и в обществе. Вот, к примеру, как судили о военачальнике тамбовские женщины. «Не можешь вообразить, — писала одна из них, обращаясь к своему адресату, — как все и везде презирают Барклая».

Конечно, Барклай де Толли допускал ошибки. В частности, под Смоленском, сразу же после соединения русских армий, он имел возможность нанести хотя бы частичное поражение противнику, пока тот еще не успел сосредоточиться, но потерял немало времени. Ошибся и позже, когда переводил свои войска с Рудненской дороги на Пореченскую и обратно. Но отступление от города, в конечном счете, еще современники признали правильным, — правда, уже после того, как улеглись страсти.

Какая несправедливость! Полководец «с самым благородным, независимым характером, геройски храбрый, благодушный и в высшей степени честный и бескорыстный», как характеризовал его Фонвизин, человек, беззаветно служивший родине и, быть может, спасший ее «искусным отступлением», больше других заботившийся о нуждах солдат, не только не был любим ими, но и постоянно обвинялся Бог весть в каких грехах.

Кто виноват в этой вопиющей неблагодарности? Дикость черни, на которую указывал А. С. Пушкин? Или те, кто сознательно или бессознательно внушал ей нелюбовь к спасавшему народ вождю? Знать это чрезвычайно важно, ибо сложившаяся в армии атмосфера отразилась на судьбах многих людей, в том числе и на положении атамана Платова.

На мой взгляд, главным виновником создавшейся обстановки следует признать императора Александра, который слишком долго не мог преодолеть честолюбивого желания лично руководить боевыми действиями. Лишь 8 августа он назначил главнокомандующим всеми российскими армиями фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. Кандидатуру великого полководца настойчиво отстаивала перед царем Москва.

В бою под Смоленском отличилась дивизия генерала Д. П. Неверовского. «Каждый штык ее, — восхищался Д. В. Давыдов, — горел лучом бессмертия!» На следующий день на помощь ему подоспел корпус H. H. Раевского. Русские отступили за стены крепости и решили защищать город до подхода главных сил П. И. Багратиона.

Рано утром 4 августа H. H. Раевский получил от П. И. Багратиона записку: «Друг мой, я не иду, а бегу. Желал бы иметь крылья, чтобы соединиться с тобою. Держись, Бог тебе помощник!»

Князь П. И. Багратион не пришел на помощь другу. М. Б. Барклай де Толли отправил его армию на Московскую дорогу, чтобы не позволить Наполеону обойти левый фланг русских. Он вывел из города солдат H. H. Раевского, оставил в нем уцелевших героев Д. П. Неверовского, подкрепив их корпусом Д. С. Дохтурова и дивизиями П. П. Коновницына и принца Евгения Вюртембергского. Два дня они отражали исступленные атаки французов.

Общий штурм крепости не имел успеха. Наполеон приказал начать обстрел города из 300 орудий. «Тучи бомб, гранат и начиненных ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви, — вспоминал Ф. Н. Глинка, — все, что может гореть, запылало».